Пятница, 26.04.2024, 17:27
Главная Регистрация RSS
Приветствую Вас, Гость
Категории раздела
Техника переводческих преобразований [17]
Художественный перевод [15]
Специальный перевод [5]
Перевод текстов масс медиа [14]
Метаязык переводоведения [14]
Методика перевода [16]
Проблемы языковой гибридизации [7]
Единицы перевода [23]
Новости Украины и языковая ситуация на Украине [41]
Насильственная украинизация
Классики о переводе [24]
Статьи из всемирно известных антологий
Дискурс [14]
Новостной дискурс, дискурс деловых писем, похищенный дискурс, англоязычный дискурс
Мини-чат
200
English at Work


Вход на сайт
Поиск
Tegs
At University
Статистика
Главная » Статьи » Художественный перевод

Метаморфозы в переводе поэзии
Метаморфозы в переводе поэзии Владимир Овсянников (Запорожье) Стаття стверджує, що існування універсального коду виключає якусь значну кількість метаморфоз поетичних творів у перекладі The article claims that the existence of a universal code excludes any significant number of metamorphoses of poetic texts in the translation Как следует из названия статьи, предметом данного исследования является изменение функции (метаморфоза) поэтического текста в принимающей культуре. Классический пример метаморфозы: написанное на немецком языке, стихотворение «Der „Warjag"» малоизвестного австрийского поэта Рудольфа Грейнца было в переводе Е. М. Студенской положено на музыку А. С. Турищева и стало русской народной песней [2]. Причиной такой метаморфозы было то, что Рудольф Грейнц, вдохновлённый подвигом легендарного крейсера, «присвоил» русскую точку зрения на гибель «Варяга». Это обстоятельство обеспечило быструю ассимиляцию и триумфальное шествие «Варяга» в русской культуре. Спорное положение теории: всегда ли переводчики поэзии обречены на роль les belles infidelеs, если в переводе этого жанра литературы неизбежны значительные информационные потери? Для понимания сути вопроса предлагается рассмотреть следующие теоретические положения, определяющие современное состояние теории перевода: 1. Все языковые единицы обладают той или иной культурной спецификой. Взаимозаменяемость языковых единиц по формуле а = б, б = а (взаимозаменяемость так называемых «абсолютных» эквивалентов) отнюдь не исключает их культурную специфику. Другими словами, англ. Sunday и русск. воскресенье являются абсолютными эквивалентами только в смысле их взаимозаменяемости. Однако, они не являются таковыми в смысле тех ассоциативных связей, которые каждая из этих единиц вызывает в соответствующей культуре. Так, в английском названии дня просматривается планетарный фрейм, а в русском – счётно-сакральный [6: 11]. Сейчас считается правильным подчёркивать «устаревший» характер теории закономерных соответствий, в рамках которой было принято подчёркивать идею взаимозаменяемости. Однако, отцы-основатели этой теории никогда не исключали, что, наряду с закономерными соответствиями, в акте перевода участвуют смысловые. Об этом говорит один из принципиальных терминов теории закономерных соответствий – смысловое развитие
[5]. Другое дело, что в настоящий момент сместился акцент с лингвистического фактора на культурный. Все магистральные школы переводоведения сейчас заявляют о солидарности со следующими наблюдениями: «In translation we discover that words of the same meaning do not always represent the object or the concept from the same point of view [11]. «The sun praised in an Aztec poem is not the sun of the Egyptian hymn, although both speak of the same star» [10: 153]. «…it is utopian to believe that two words belonging to different languages, and which the dictionary gives us as translations of each other, refer to exactly the same objects. Since languages are formed in different landscapes, through different ex­periences, their incongruity is natural. It is false, for example, to suppose that the thing the Spaniard calls a bosque [forest] the Ger­man calls a Wald, yet the dictionary tells us that Wald means bosque» [9: 96]. Сходным образом высказываются многие другие авторитетные авторы, что, на первый взгляд, делает неизбежным вывод о всеобщей непереводимости. Однако, общепризнанным постулатом современного переводоведения является противоположный: 2. Переводимо абсолютно всё, подтверждением чему является межкультурный обмен в самых разных областях: науке, технике, медицине и т. д. Классическое высказывание по этому поводу принадлежит Роману Якобсону: «In its cognitive function, language is minimally dependent on the grammatical pattern because the definition of our experience stands in complementary relation to metalinguistic operations— the cognitive level of language not only admits but directly requires recoding interpretation, i.e., translation. Any assumption of ineffable or untranslatable cognitive data would be a contradiction in terms» [7: 149]. Убедительным фактом, свидетельствующим о всеобщей переводимости, является работа криптографов (особенно, во время второй мировой войны). Наверное, сейчас можно без преувеличения сказать, что морское сражение под Мидуэем было выиграно американцами, во многом благодаря начальнику подразделения радиотехнической разведки капитану Джозефу Рошфору, которому удалось взломать секретный код японцев. Криптогра́фия
(от др.-греч. κρυπτός — скрытый и γράφω — пишу) — наука о методах обеспечения конфиденциальности (невозможности прочтения информации посторонним) и аутентичности (целостности и подлинности авторства, а также невозможности отказа от авторства) информации. Само существование этой науки, история которой насчитывает несколько тысяч лет, доказывает преувеличенные представления о культурных помехах в межъязыковой коммуникации: если бы эти помехи были так велики, то преобразование высказывания в форму кода сделало бы сообщение абсолютно непроницаемым. Но криптогра́фия доказывает обратное: непроницаемых кодов не существует. «… few, if any, linguists today put much credence in a strong form of Sapir – Whorf hypothesis, although it is certainly valid in a weak form» [12: 52]. 3. Противоречие между теоретическим положением о судьбоносности культуры в акте перевода и ничтожно малом количестве случаев, когда расхождения культур влекут катастрофические последствия для перевода, подводит вплотную к мысли о том, что существует некоторая невидимая субстанция, объединяющая культуры и обеспечивающая успешность перевода. Есть разные представления об этой субстанции. Наиболее распространённой считается гипотеза, предполагающая, что описание культуроспецифичных слов возможно на базе универсальных семантических примитивов, лексикализованных во всех языках [1]. Мысль о том, что любую идею, сколь бы она ни представлялась специфичной для отдельно взятого языка или культуры, можно эксплицировать таким образом, что она станет доступной носителям других языков и других культур, считается сейчас вполне утвердившейся в современном переводоведении, но это отнюдь не является подтверждением существования семантических примитивов. Cемантические примитивы всё ещё остаются виртуальным феноменом, в отличие, скажем, от бозона Хиггса (строительного материала вселенной), которого за неуловимость (учёные занимались его поисками несколько десятилетий) называют то «божьей частицей» (god’s particle), то «проклятой частицей» (goddamn particle). Кроме того, даже если взять на веру перечень семантических примитивов, предлагаемый Вежбицкой, контекстуализация, построенная с их помощью, представляется мне вульгаризацией сложнейшего акта интерпретации. Вместе с тем, бесспорная заслуга Анны Вежбицкой состоит в том, что она не только увидела противоречие между модальностью слова (Sehepunkt, viewpoint, éclairage) и всеобщей переводимостью, но и предложила своё решение. Более реалистичным представляется другой подход. Субстанция, объединяющая культуры и обеспечивающая успешность перевода, формализуется в универсально-предметном коде [3: 91], носителем которого является самая высокочастотная лексика, составляющая метаязык словарей и насчитывающая в англоязычных словарях последнего поколения от 2500 до 3000 слов [4, 2011]. 4. Самым сложным речевым жанром, в котором знаки организуются рифмой, ритмом и размером, справедливо считается поэзия: «…in jest, in dreams, in magic, briefly, in what one would call everyday verbal mythology and in poetry above all, the grammatical categories carry a high semantic import. In these conditions, the question of translation becomes much more entangled and controversial» [7: 149, подчёркнуто мной – В. О.]. Работать с этим жанром может только тот переводчик, который сам пишет стихи. Удачный перевод поэзии – это штучный продукт, который требует от переводчика не меньше таланта, чем от создателя оригинала. Хорошее знание межъязыковых соответствий, литературный вкус и надёжные фоновые знания оказываются недостаточной стратегической основой для осуществления успешного перевода. Т. А. Казакова приводит в качестве примера перевод стихотворения Анны Ахматовой «Кто знает, что такое слава?» на английский язык Д. Хемшемейер, указывая, что образ Пушкина оказывается в переводе искажённым из-за отсутствия в английском языке соответствий культуроспецифичным единицам, выделенным курсивом: благодать, лукаво, шутить, ножка. Приведём тексты оригинала и перевода. Анна Ахматова: Judith Hemschemeyer: Кто знает, что такое слава! Who knows what such fame is like! Какой ценой купил он право, At what price did he buy the right Возможность или благодать The possibility or the paradise Над всем так мудро и лукаво To joke about it all so wisely and cunningly, Шутить, таинственно молчать To be mysteriously silent, И ногу ножкой называть? And to call a foot a "footsie”? Перечень культуроспецифичных единиц, выделенных Т. А. Казаковой, можно дополнить. Для меня очевидны культурные различия между мудро и wisely. Достаточным основанием для этого является уже то, что существительному мудрец в английском языке находятся два соответствия: wise man и sage. Значительный пласт ассоциативных связей утрачен в передаче на английский купил он право: концепт right является одним из краеугольных камней англо-американской культуры: The Saxon is not like us Normans. His manners are not so polite. But he never means anything serious till he talks about justice and right. (R. Kipling. Norman and Saxon, подчёркнуто мной – В. О.) Я бы к невосполнимым потерям информации в ПТ добавил утрату рифмы, хотя в концепции Владимира Набокова это считается неизбежным [8]. Превращение оригинала, особое обаяние которому придают рифма и ритм, в белый стих является наиболее впечатляющей метаморфозой, в которой проступает совершенно иной поэтический образ, лишённый интертекстуальных связей с пушкинской поэзией. И говорить здесь о какой-то компенсации информационных потерь, что возможно сделать, например, в случае с ножкой путём обращения к источникам, комментирующим этот пушкинский образ, едва ли возможно. Разделяя точку зрения Р. Якобсона о том, что поэзия является для переводчика сферой высшего пилотажа, доступной далеко не каждому, считаю необходимым подчеркнуть, что самые известные работы в области поэтического перевода могут быть примером сохранения духа оригинала, но, в то же время, обязательно предполагают потери информации и приращение смысла, несвойственного оригиналу. Однако, все эти вещи происходят в рамках универсально-предметного кода, который делает необязательным установление отношений тождества в межъязыковой коммуникации. Замещение аналогами, генерализация и другие семантические модификации – обычная практика перевода (не только поэтического). Можно предположить, что универсально-предметный код включается в процесс интерпретации в виде некоторых представлений, образов и намерений, обуславливающих единое модальное пространство всех культур
[4]. Именно под влиянием этого единого модального пространства в разных культурах возникают произведения, очень близкие по своему идейному содержанию. В качестве примера предлагаем первые строфы из стихотворений Гейне (в переводе А. Блока) и Лермонтова: Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покою
Мне сказка старых времен. Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины далеких гор. Над страшной высотою
Девушка дивной красоты
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы. Золотым убирает гребнем
И песню поет она;
В ее чудесном пенье
Тревога затаена...В глубокой теснине Дарьяла
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале. В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла. И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной. И слышался голос Тамары,
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть...
Обе героини – Лореляй и Тамара - своим пением и красотой возбуждают страсть в путниках, которая приводит их к гибели. Пафос этих двух баллад обнаруживает несомненное типологическое сходство: за красотой может скрываться зло. Такая красота - роковая сила, подчинение которой заканчивается смертью. Тем не менее, устоять перед красотой невозможно. Стилистическое оформление роковой красоты в балладах разное. У Гейне нет прямого указания на коварный характер Лореляй – присутствует лишь бесстрастная констатация факта: Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn,
Und das hat mit ihrem Singen,
Die Loreley getan. Лермонтов помещает образ Тамары в ёмкую антитезу, построенную на хиазме: Прекрасна, как ангел небесный,/Как демон, коварна и зла. Местный колорит передаётся топонимами Рейн (спокойный у Гейне), Терек (бурный у Лермонтова), Дарьял (ущелье, по которому река Терек пересекает Кавказский хребет). Однако, культурная специфика топонимов и стилистическое своеобразие баллад являются вторичными по отношению к сходству художественных образов. Выводы 1. Явление поэтической метаморфозы следует ограничить случаями «присвоения» оригиналом точки зрения чужой культуры. Так происходит, например, с «Гренадёрами» Гейне, где немецкий оригинал присваивает французскую точку зрения, которая возвращается в свою естественную среду во французском переводе. Изменение функции поэтического текста в принимающей культуре особенно часто наблюдается в песенном жанре («Варяг» и др.) 2. Универсально-предметный код включается в процесс интерпретации в виде некоторых представлений, образов и намерений, обуславливающих единое модальное пространство всех культур. Доказательством существования этого кода является как факт всеобщей переводимости, так и существование в разных культурах поразительно сходных словесных произведений, между которыми нет отношений перевода. 3. Универсально-предметный код способен преодолеть самую сложную культурную специфику языковых единиц. Криптография доказывает, что спрятать смысл языковых единиц не удаётся даже в самых хитроумных кодах. 4. Интерпретация с опорой на слово (с учётом его модальности) прослеживается не только в указанной работе Т. А. Казаковой. Это – переводческая традиция, выражающая любовь к слову, к его ассоциациям и интертекстуальным связям. Однако, сколь серьёзными препятствиями ни являются культуроспецифичные слова, не следует торопиться с выводом о том, что поэтическое произведение претерпело в переводе такую метаморфозу, что перестало быть функциональным соответствием оригиналу. Литература 1. Вежбицкая Анна. Понимание культур через посредство ключевых слов / Пер. с англ. А.Д. Шмелева. – М,: Языки славянской культуры, 2001. – 288 с.
2. Гуркович, В. Н. Тайны создания русской народной песни «Der «Warjag» // Историческое наследие Крыма", №3-4, 2004 // режим доступа: http://a-pesni.org/popular20/a-warjag.htm 3. Казакова Т.А. Картина мира и перевод // Перевод и культура: Материалы Межрегиональной научной конференции. Анапа, 4 – 7 сентября 2008 г. – Москва, Краснодар: МГУ – КГУКИ., 2008. – 202 с. – С. 89 - 93. 4. Овсянников В.В. Модальность и перевод: монография. – Запорожье: Просвіта, 2011. – 364 с. 5. Рецкер Я. И., Теория перевода и переводческая практика. Очерки лингвистической теории перевода / Дополнения и комментарии Д. И. Ермоловича. - М.: РВалент, 2007. – 244 с. 6. Хайруллин В. И. Перевод и фреймы: Учебное пособие. – М.: Книжный дом «Либроком», 2010. – 144 с. 7. Jakobson, Roman. On Linguistic Aspects of Translation // Theories of Translation: An Anthology of Essays from Dryden to Derrida: Ed. by Rainer Schulte and John Biguenet. – The University of Chicago Press: Chicago and London, 1992.
– P. 144 – 151. 8. Nabokov, Vladimir. Problems of Translation: Onegin in English // Theories of Translation: An Anthology of Essays from Dryden to Derrida: Ed. by Rainer Schulte and John Biguenet. – The University of Chicago Press: Chicago and London, 1992. – P. 127 – 143. 9. Ortega y Gasset, José. The Misery and the Splendor // Theories of Translation: An Anthology of Essays from Dryden to Derrida: Ed. by Rainer Schulte and John Biguenet. – The University of Chicago Press: Chicago and London, 1992. – 93 – 112. 10. Paz, Octavio. Translation: Literature and Letters // Theories of Translation: An Anthology of Essays from Dryden to Derrida: Ed. by Rainer Schulte and John Biguenet. – The University of Chicago Press: Chicago and London, 1992. –
P. 152 – 162. 11. Vinay, Jean-Paul and Darbelnet, Jean. A Methodology for Translation // The Translation Studies / Ed. by Lawrence Venuti, advisory editor: Mona Baker. – Routledge: London and New York, 2003. – P. 84 - 93. 12. Wilton, David. Word Myths. – Oxford University Press, 2009. – 221 p.
Категория: Художественный перевод | Добавил: Voats (16.03.2012)
Просмотров: 1128 | Рейтинг: 1.0/1