Овсянников В.В. Равенство и неравенство языков // Язык. Культура. Образование: материалы Второй Всероссийской очно-заочной научно-практической конференции с зарубежным участием, посвященной 80-летию Омского государственного педагогического университета. 25-26 октября 2012 г. - Омск: Изд-во Макшеевой Е.А., 2012. - С. 297-301.

В. В. Овсянников,

Запорожский национальный университет

РАВЕНСТВО И НЕРАВЕНСТВО ЯЗЫКОВ

Опубликованная в 2011 году монография Дэвида Беллоса “Is That a Fish in Your Ear?” привлекает специалиста как полемической техникой изложения материала, так и энциклопедическим охватом переводческой проблематики, в которой находят своё место самые разные переводческие традиции и школы. К числу несомненных достоинств книги я отношу толкование автором проблемы равенства и неравенства языков, суть которой ёмко и точно определяется следующим положением:

“Every human language serves as a full means of communication for some community, and in that sense there is no hierarchy among them. But acts of translation, which are rarely isolated events, typically exploit and support an asymmetrical relationship between source and target tongues”
[Bellos 2011: 167 - 168].

Первое предложение цитаты формулирует интровертированную схему, в пределах которой происходит общение между носителями одного языка. В такой схеме все языки в равной степени удовлетворяют потребности своих носителей. Второе предложение рассматривает экстравертированную схему, в которой происходит общение между носителями разных языков. В этой схеме обнаруживается, что языки находятся друг с другом в отношениях конкуренции, порождающей иерархию.

         Заслугой автора монографии является умение находить новую контекстуализацию тем явлениям, которые традиционно рассматриваются только в отрицательном сценарии. Для самой ясной характеристики подхода Беллоса к языковым фактам полезным  представляется старый анекдот. «Уже полбутылки выпили!» - сокрушается пессимист. «Целых полбутылки осталось!» - радуется тому же факту оптимист. Дэвид Беллос делает нечто подобное с теми теориями, которые превратились в догму, и высвобождает, таким образом, мысль, возвращая ей утраченную диалектику.  

Монография предлагает новый взгляд на важнейшие понятия теории перевода, но здесь делается попытка рассмотреть только вышеупомянутую дихотомию, в трактовке которой в последнее время наметилась совершенно недопустимая асимметрия. К проявлениям асимметрии необходимо отнести следующее:

1. Вульгаризацию проблемы языкового неравенства, когда между ним и колонизацией устанавливается прямая аналогия:

«Each tongue – and there are no ‘small’ or lesser languages – construes a set of possible worlds and geographies of remembrance… When a language dies, a possible world dies with it. There is here no survival of the fittest. Even when it is spoken by a handful, by the harried remnants of destroyed communities, a language contains within itself the boundless potential of discovery, of re-compositions of reality, of articulate dreams, which are known to us as myths, as poetry, as metaphysical conjecture and the discourse of the law»
[Steiner 1998: XIV].

Утверждение авторитетного американского учёного можно принять в одном смысле: каждый язык имеет право на существование, и цивилизация несёт невосполнимые культурные потери с утратой каждого языка. Вместе с тем, с ним трудно согласиться, когда он заявляет, что в проблеме сохранения языкового многообразия нет места философии, в соответствии с которой выживает сильнейший. Именно этой философией определяется совместное бытие языков, которые обречены конкурировать друг с другом столь же беспощадно, как это делали гладиаторы на римской арене.

2. Пересмотр языковых реалий с целью приспособления их к политической доктрине. Такие понятия традиционной лингвистики, как диалект, пиджин, креольский язык, неразвитый и недоразвитый язык объявляются ныне едва ли не антинаучными:

 «There is nothing at all inherent in nonstandard varieties which makes them inferior. Any apparent inferiority is due only to their association with speakers from under-priveleged, low-status groups» [Trudgill 2001: 8 – 9].
Это высказывание является убедительным признаком того, что пресловутая политкорректность ослепила многих лингвистов, заставляя их подстраивать языковые факты под одну из самых вздорных политических концепций. По убеждению одного из виднейших лидеров Парижской школы Даницы Селескович, переводимость предполагает сопоставимый уровень развития ИЯ и ПЯ. Вполне здравое рассуждение, на первый взгляд, вызвало резкую критику известного британского учёного Питера Ньюмарка:

«The condition she makes is false and misleading. Translation is an instrument of education as well as of truth precisely because it has to reach readers whose cultural and educational level is different from, and often ‘lower’ or earlier, than, that of the readers of the original – one has in mind computer technology for Xhosas. “Foreign’ communities have their own language structures and their own cultures, ‘foreign’ individuals have their own way of thinking and therefore of expressing themselves, but all these can be explained, and as a last resort the explanation is the translation. No language, no culture is so ‘primitive’ that it cannot embrace the terms and the concepts of, say, computer technology or plainsong. But such a translation is a longer process if it is in a language whose culture does not include computer technology. If it is to cover all the points in the source language text, it requires greater space in the target language text. Therefore, whilst translation is always possible, it may for various reasons not have the same impact as the original» [Newmark 2003: 6 - подчёркнуто мной – В. О.].

Безусловно, поднять культуру любого народа возможно, на каком бы языке этот народ ни говорил. Но для этого требуется, как минимум, такое словарное обновление, что в этой новой стадии неразвитый язык становится вполне сопоставимым с языком-донором.  Другими словами, факт всеобщей переводимости не исключает другого факта: разной степени вербализации научных и технических понятий в разных языках.

 3. Неумеренные и бесполезные причитания по поводу «смерти» языков. В этой виталистической метафоре почему-то выпускается из виду, что смерть является естественным завершением жизни: то, что является горем для умирающего и его близких, для других – естественный факт, нисколько не отвлекающий их от повседневных дел. Некоторые лингвисты обнаруживают сильнейшую склонность поговорить об исчезновении языков исключительно с позиций скорбящих родственников.

На обложке книги Дэвида Кристела «Language Death» изображены графические колебания, символизирующие работу сердца [Crystal 2000]. Эти колебания переходят в зловещую прямую, означающую остановку сердца. Виталистичеcкая метафора понятна, но, на мой взгляд, содержит неприемлемую импликацию: смерть языка для сторонников лингвистичекого разнообразия значит больше, чем жизнь человека, качество которой очень часто непосредственно связано со свободным выбором языка, обеспечивающего наилучшие карьерные возможности. Виталистическая метафора является самым простым и вполне корректным способом обозначения природы языка: как и человек, каждый язык проходит этапы младенчества, юности, зрелости и старости, которая заканчивается смертью. С помощью современных технологий можно продлевать «жизнь» очень долго, но в этом случае мы имеем дело не с настоящим человеком, а с материалом кунсткамеры. Реанимированные языки представляют такой же интерес для науки, как египетские мумии: их можно изучать, но сделать из них живой инструмент общения нельзя.

4. Лишённое всякой логики предположение, что биологическое разнообразие на нашей планете прямо пропорционально лингвистическому разнообразию. Эта «революционная» идея по вышеуказанной причине формулируется очень осторожно:

«Habitat destruction through logging, the spread of agriculture and use of pesticides, and the economic and political vulnerability of the people who live in the world's most diverse ecoregions are recognised as the main causes of the disappearance of biodiversity. What is less widely understood is the link between diminishing global biodiversity and the disappearance of languages»
 [Skutnabb-Kangas 2001].

 5. Убеждение в существовании заговора сильных языков против слабых.  Первые осуществляют геноцид против вторых (прежде всего, через систему образовательных учреждений, которые отказывают человеку в праве на выбор языка обучения):

«…current concerns about language extinction and cultural genocide are the parts of a process which started and unfolded in the nineteenth century. In part this process was not only a matter of world imperialism; it is also connected to intellectual hegemony of Western academia as it spread globally. Professionalization combined with desires to create uniformity in method and theory throughout the social sciences always work against the idea of difference» [Yengoyan 2003: 39].

О геноциде много рассуждают в связи  с очередной теоретической страшилкой о языке-киллере. Этим зловещим эпитетом заклеймили английский язык:

«When dominant languages such as English are learned subtractively, at the cost of the mother tongues, they become killer languages. The task for users of English is to stop it being a killer language and change it to an additive asset»
[Skutnabb-Kangas 2001].

В этой мысли – много женских эмоций, но мало здравого смысла. Языки, по определению, не могут быть убийцами. Ещё менее правдоподобной выглядит теория заговора у Л. Венути, который, как и Скутнабб-Кангас, забывает о колоссальных средствах, которые выделяют великие страны на развитие слабых языков [Venuti 1999]. Главная причина стремительного исчезновения языков – карьерные возможности инвестиционно привлекательных языков: молодые люди, как показывает опыт ЮНЕСКО, отказываются от родного языка в надежде овладеть инвестиционно привлекательным языком.

         В рецензируемой монографии инвестиционно привлекательные языки показаны как главный объект внимания переводчиков и факультетов иностранных языков. При этом так называемые vehicular languages убедительно демонстрируются в качестве системообразующего момента современного исследования в области теории перевода, где под воздействием цивилизационных и культурологических школ в лингвистике и переводоведении асимметричное представление дихотомии «равенство – неравенство языков» будет, несомненно, устранено. Парадоксальное наблюдение Беллоса о лингвистическом империализме римлян    сыграет позитивную роль в устранении охарактеризованной здесь асимметрии: “Imperial blindness to the difference of others did a huge favor to Europe”
[Bellos, 2011: 15]. Тысячелетняя история господства латинского языка в Европе даёт право утверждать, что сокращение языкового разнообразия влечёт не только потери, но и несомненные выгоды, которые имели в виду творцы всех искусственных языков. Всякие эксперименты с целью укрепить слабый язык за счёт сильного (например, непрекращающаяся война против русского языка на Украине с целью укрепления украинского) – бесперспективная затея, которая давно бы уже провалилась, если бы не западные благодетели и их марионетки, которые таким способом решают задачу противодействия воссозданию союза славянских государств.

         В монографии Беллоса я обнаружил подтверждение мыслям, высказанным в своей книге «Модальность и перевод» [Овсянников 2011]. Главный общий момент состоит в следующем: проблема статуса языка – ключевая в теории перевода. И об этом говорят многие:

«When juxtaposed with the Schleiermacher model, the Horace model helps us to ask the fundamental questions in the analysis of translations, questions that deal with the relative power and prestige of cultures, with matters of dominance, submission, and resistance. It should be stressed that these questions need to be answered in the translating of all kinds of texts and the analysis of all kinds of translations»
[Bassnett 1999: 8 – выделено мной – В. О.].

Выводы

1. Блистательно написанная монография Дэвида Беллоса «Is That a Fish in Your Ear?» - не только последнее слово в теории перевода. Эта книга убедительно демонстрирует несостоятельность тех теорий, которые стремятся подогнать факты под имеющуюся схему. Одна из таких схем – «равенство» языков. Это «равенство» является только частью дихотомии. Другая её часть чаще всего замалчивается по соображениям политкорректности.

2. Политика замалчивания, которая планомерно осуществляется в отношении этого судьбоносного вопроса на Украине – предсказуема и красноречива. Предсказуема, потому что посягает на священную корову украинского истеблишмента – украинский язык. Красноречива, потому что замалчивание является самым убедительным доказательством ошибочности «генеральной линии». 

Литература

1. Овсянников В.В. Модальность и перевод: монография. – Запорожье: Просвіта, 2011. –  364 с.

2.  Bassnett, Susan and Lefevere, Andre. Constructing Cultures: Essays on Literary Translation. - Clevedon, Philadelphia, Toronto, Sydney, Johannesburg: Multilingual Matters LTD, 1998. – 143 p.

3. Bellos, David. Is That a Fish in Your Ear?: Translation and the Meaning of Everything. - Particular books, 2011. – 400 p. 

4. Crystal, David. Language Death. – Cambridge University Press, 2000.
– 198 p.

5. Newmark, Peter. A Textbook of Translation. – Longman, 2003.  -  292 p.

6. Skutnabb-Kangas, Tove. Linguistic Genocide in Education - or Worldwide Diversity and Human Rights? - Lawrence Erlbaum Associates, Inc., 2000. – 772 p.

7. Steiner, George. After Babel: Aspects of Language and Translation. – Oxford and New York: Oxford University Press, 1998. – 538 p.

8. Trudgill, Peter. Sociolinguistics: an introduction to language and society. – Penguin Books, 2000. – 222 p.

9. Venuti, Lawrence. The Scandals of Translation: Towards an ethics of Difference. – London and New York: Routledge, 1999. – 210 p.

10. Yengoyan, Aram A. Translating Cultures. Perspectives on Translation and Anthropology

Edited by Paula G. Rubel and Abraham Rosman. Oxford • New York : Berg, 2003. -  289 p.