Овсянников В. В. Перевод – критерий статуса языка - Новости Украины и языковая ситуация на Украине - Каталог статей

В. В. Овсянников доцент ЗНУ ПЕРЕВОД – КРИТЕРИЙ СТАТУСА ЯЗЫКА Цель статьи – представить идею американского учёного Л. Венути в качестве наиболее актуальной проблемы современной лингвистики: эта идея проливает свет на причины стремительного исчезновения языков. 21 февраля 2006 года в парижской штаб-квартире ЮНЕСКО в рамках Международного дня родного языка прошла конференция, посвящённая вопросам разнообразия языков на Земле и проблемам сохранения языков малых народов стран Азии, Африки и Америки. Сейчас на Земле, по данным ученых, существует шесть тысяч языков, больше половины из которых могут исчезнуть (по пессимистическим сценариям, к концу 21 века из 6000 ныне существующих языков останется 600). Это, в основном, бесписьменные языки Африки, Азии и Америки, где для общения используются английский, французский и ряд других. Генеральный директор ЮНЕСКО Коитиро Мацуура сказал, что на планете в среднем каждые две недели исчезает один язык. Язык отражает личность человека, когда язык умирает, "исчезает видение мира", добавил он. "Необходимо, чтобы языки не исчезали под давлением других, а чтобы существовали и использовались наряду с великими языками Земли", - заявил Муса Бин Джафар Бин Хассан, глава Генеральной конференции ЮНЕСКО, добавив, что "сложно противостоять волне глобализации", при которой английский язык становится наиболее употребительным во всем мире [10]. Идея Бин Хасана понятна, но едва ли осуществима. Мирное сосуществование языков и культур – это область политической утопии и стилистических эвфемизмов. В этом смысле языки и культуры находят прямое сходство с биологическим миром, в котором, как известно, выживает сильнейший. Существуют внутрисистемные и внешние факторы, определяющие силу и востребованность языка. Системы некоторых языков очень сложны для усвоения. Например, досчитать до трёх на нивхском языке – очень непростая задача, потому что числительные в нивхском языке звучат по-разному в зависимости от того, что считают: лыжи, лодки или связки вяленой рыбы. Есть догадки о том, что на жизнеспособность языка влияет его восприимчивость к метафоре, к заимствованиям и т. д. [13], но все эти гипотезы не имеют внятной доказательной базы. С внешними факторами дело обстоит проще. Так, в мире существует понимание того, что в основе востребованности языка лежит экономический фактор. По отношению к так называемой глобализации английского языка это понимание находит следующее выражение: «…the real reason for the triumph of English is the triumph of the United States» [7]. Разница между имперскими языками и другими, использующимися в качестве лингва франка (от ит. lingua franca – букв. язык франков) наряду с упомянутыми, состоит в том, что, в отличие от суахили или хауса, а также всевозможных пиджинов, которые тоже функционируют в качестве лингва франка, на имперских языках говорят в странах-флагманах земной цивилизации, тех странах, которые обладают огромным политическим, экономическим и военным потенциалом. В наше просвещённое время не принято (по соображениям пресловутой политкорректности) использовать термин имперские языки. Для обозначения статуса языка на первое место сейчас выдвигается такой термин, как «инвестиционная привлекательность языка» (ИПЯ), которым называют совокупность рыночной конъюнктуры, предопределяющей целесообразность / нецелесообразность изучения данного языка [3, 11]. Термин ИПЯ отвечает тем представлениям о всеобщем счастье, в соответствии с которыми экономические отношения должны укладываться в правила свободы торговли между демократическими странами, которые уважают права человека и решают противоречия за столом переговоров, а не военным путём. ИПЯ следует рассматривать как прагматически ориентированный термин, актуализирующий, в отличие от привычного термина «статус языка», мотивационный контекст его использования. Инвестиционно-привлекательные языки являются важнейшей составляющей национального богатства. Так, страны, освободившиеся от колониального господства, сохранили языки колонизаторов: английский, французский и испанский, прежде всего. Давно ушли в прошлое те времена, когда Махатма Ганди призывал рассматривать английский язык как инструмент порабощения индусов. Вопреки риторике вождя, английский оказался инструментом сплочения нации. Тем не менее, время от времени наблюдаются попытки директивного изменения естественной картины соотношения языков, в основе которой лежит принцип экономической целесообразности. Термин ИПЯ отражает динамику метафор в исследовании языка: военная метафора, господствовавшая в течение 18 столетий нашей эры, дополнилась виталистской, которая в конце 20-го века, в свою очередь, была обогащена экономической (язык – товар) [2]. Следует заметить, что фундаментальная энциклопедия переводоведения под редакцией Моны Бейкер обходит стороной как фактор ИПЯ, так и переводческие ситуации дисгармонических языковых моделей [4]. Вообще, в западной лингвистике и переводоведении хорошим тоном считается поговорить на тему невосполнимых культурных потерь, которыми знаменуется исчезновение каждого языка, и лишь вскользь обозначить неизбежность и причины этого процесса. C позиций экономической метафоры становится понятным значение статистики перевода других языков на английский. По данным Лоренса Венути, первые места в иерархии языков, переводимых на английский, занимают, соответственно, французский, немецкий, русский, испанский, итальянский и японский [14, 73]. Это языки колонизаторов – имперские языки, которые использовались и продолжают использоваться в качестве языков межнационального общения. Л. Венути пишет в стиле упомянутой политкорректности, не делая выводов из собственных цифр. Однако, его статистическая выкладка означает, на мой взгляд, следующее: 1) английский признаётся в качестве повелителя всех языков (с доминирующей позицией английского никто не спорит); 2) те из них, которые чаще всего переводятся на английский, являются наиболее востребованными современной цивилизацией – простой и ясный критерий определения ИПЯ; 3) в качестве индикатора статуса языка экономическая метафора не требует доказательств. Между тем, статистика Л. Венути является проявлением экономической метафоры в нескольких актуальных контекстах. 1. В контексте изучения иностранных языков это подразумевает следующее. Факультеты иностранных языков Европы выделяют в среднем 2500 академических часов на специальность «иностранный язык». В СССР такая цифра никогда не планировалась, но старались не очень опускаться ниже 2000 (при М. С. Горбачёве эта цифра значительно выросла – несомненная заслуга не очень образованного генсека). В рамках экономической метафоры рассуждают так: если за одно и то же количество академчасов можно «купить» высоко востребованный язык и мало востребованный язык, то предпочтение следует отдать первому. Selbstverständlich, wie sagen Deutsche! Если вам за одну и ту же сумму денег предложат на выбор «Запорожец» и «Мерседес», то едва ли вы будете сомневаться (даже если являетесь патриотом ЗАЗа и любите Запорожье). Факультеты иностранных языков всего постсоветского пространства отдают безусловный приоритет английскому, немецкому и французскому. Университетские программы арабского, китайского и японского, несмотря на общее признание этих языков в качестве великих, выглядят у нас, несомненно, экзотично. Ещё более экзотично смотрелся бы факультет эстонского, грузинского или польского: едва ли на такие факультеты был бы конкурс. Такая ситуация наблюдается во всём мире. Не только специальные издания, но и популярные изобилуют сообщениями, подтверждающими ключевое место экономической метафоры в образовательном процессе. Например, в английской газете «Гардиан» опубликована статья Питера Муара, в которой рассказывается о том, что вопреки поддержки ЮНЕСКО, африканская молодёжь стремится изучать английский и пренебрегает своим родным языком: «Unesco encourages African countries to use indigenous languages for basic education. But pupils and parents seem to believe that a basic education in English, rather than a mother tongue, will give them the upper hand in schooling and the job market» [8]. В 1996 году в Калифорнии с треском провалился эксперимент по легализации в школах афроамериканского сленга (Ebonics). Это событие «Нью-Йорк Таймс» прокомментировала в редакторской статье, озаглавленной “Linguistic Confusion”, следующим образом: «The school board in Oakland, Calif., blundered badly last week when it declared that black slang is a distinct language that warrants respect in the classroom. The new policy is intended to help teach standard English and other subjects by building on the street language actually used by many inner-city children and their parents. It is also designed to boost self-esteem for underachievers. But by labeling them linguistic forеigners in their own country, the new policy will actually stigmatize African-American children – while validating habits of speech that bar them from the cultural mainstream and decent jobs» (подчёркнуто мною – В. О.) [11]. Такую же ситуацию автор этих строк наблюдал в Татарии, где работал много лет: отдавать своих детей в татарские школы родители-татары не хотят, считая, что более перспективным инструментом в борьбе за выживание является русский язык. Так же ведут себя некоторые высокопоставленные украинизаторы у нас: навязывая украинский язык русскоязычному населению, они предпочитают обучать своих детей в англоязычных школах. Термин ИПЯ этим людям вряд ли известен, экономическую метафору лингвистики они не изучали, но хорошо воплощают её на практике. 2. В контексте языковой политики наблюдаются гармонические и дисгармонические модели социолингвистической ситуации. В гармонических моделях языковая политика учитывает статус-кво сложившейся языковой картины и фактор ИПЯ. Гармонические модели наблюдаются в подавляющем большинстве стран, как этнически однородных (Германия, Франция, Китай и др.) так и многонациональных (Россия, США, Индия и др.), как в странах с одним государственным языком (Германия, Франция, Россия и др.), так и в странах с несколькими государственными языками (Финляндия – 2 официальных языка, Бельгия – 3, Швейцария - 4, Индия – 23 и др.). В гармонических моделях могут наблюдаться языковые противоречия, курьёзы и парадоксы, однако они не создают проблем населению. Например, в языковой политике Франции важнейшими направлениями считаются финансовая поддержка Франкофонии (зоны, охватывающей франкоязычные страны) и борьба с экспансией английского. Последняя часто принимает курьёзные формы. Так, 17 апреля 2008 года Би-Би-Си сообщило о скандале, который разгорелся в связи с выступлением французского парламентария против исполнения на Евровидении французскими певцами песен на английском языке: «Mr. Myard, himself a fluent English speaker, said it was inappropriate that, in a European contest, France should “monkey another’s culture”». Французов легко понять: ещё недавно их язык с полным основанием претендовал на мировое господство, а теперь приходится уступать дорогу «выскочке» - английскому. Вместе с тем, жизнь заставляет признавать фактор ИПЯ. В этом смысле понятен остроумный ответ французских учёных, издающих свои работы на английском, «патриотам», призывающих их публиковаться на французском: ”Publish in English, or die in French!” Вместе с тем, следует подчеркнуть, что осознание фактора ИПЯ заставляет бороться за статус языка даже страну, говорящую на самом инвестиционно-привлекательном языке: США. Только в этом контексте можно понять провозглашение английского в качестве официального языка США американским конгрессом в 1996 году. В дисгармонических моделях естественная конкуренция языков переходит в языковые войны. В таких моделях языковые противоречия приобретают антагонистическую форму и приводят к социальным катаклизмам. Один из наиболее впечатляющих недавних примеров – нарушение целостности Сербии самопровозглашённой независимостью Косово (исторической части Сербии). А ведь всё началось с языковой войны, когда в 1989 году президент Сербии Милошевич отменил автономию Косово и запретил обучение на албанском. На Украине украинский язык является главным де-юре (10-я статья конституции объявляет его единственным государственным), а де-факто главным языком остаётся русский: «от того, что тигра называют кошкой, тигром он быть не перестаёт» [1]. Мнение китайского учёного, выступившего в киевском журнале «Язык и культура» против насильственной украинизации, подтверждается многочисленными публикациями националистов, которые, опасаясь влияния русского языка, требуют покончить с мультикультурализмом (читай – с русским языком) силовым путём. Термином «языковая война» характеризуют ситуацию на Украине многие политики, лингвисты, деятели науки и культуры. Наблюдается официальная линия на замалчивание этого факта. В Интернете помещена статья Татьяны Мельник, в которой обнаруживается знакомая националистическая солянка: русский язык хиреет и «скукоживается», русские плохо владеют русским языком, украинизаторов на Украине нет и т. д. Надоедливо и многословно автор пытается научить русских говорить «в Украине», а не «на Украине». Русские, оказывается, должны перестроить нормы своего языка с учётом пожеланий украинских националистов (???). Заметим в этой связи, что никакое нормальное государство не станет вмешиваться в лингвистические нормы – тем более те, которые существуют в другом языке. Ну, не требуют же от нас англичане, чтобы мы называли их столицу Ландон, а великого барда – Шейкспиэ! Кстати, в 2003 году на «Фёдоровских чтениях» американский учёный Джадсен Розенгрант обозначил своё удивление по поводу попытки украинских властей склонить англоязычные правительства привести английское название страны и правописание украинской столицы в соответствие с их пожеланиями: Ukraine вместо the Ukraine, Kyiv вместо Kiev. Такое изменение, сказал Розенгрант, вряд ли укрепит украинский суверенитет. Смешивать лингвистические нормы с политикой смешно. Такие нелепые пожелания являются, на мой взгляд, проявлением провинциализма и комплекса неполноценности В статье есть и совсем забавные пассажи: «Слезы умиления родителей вызывают чада, предлагающие им, вернувшись из детского сада: «Давайте говорити українською» или же редактирующие маму или папу: «Ні, це не кісточка. Це – пензлик» («Нет, это не кисточка, это - пензлик». – Т.М.)» [9]. Однако, самое важное наблюдение над статьёй Мельник состоит в следующем. Утверждая, что на Украине языковой войны нет, она повторяет ложь, созданную по рецептам доктора Геббельса: чем ложь чудовищнее, тем скорее в неё поверят. Общеизвестна яростная кампания властей по полному искоренению русского языка в детских садах, школах и высших учебных заведениях. Эти меры полностью воспроизводят фашистскую политику во время оккупации Украины вермахтом: немцы тоже пытались вытеснять русский и навязывать украинский. Самое отвратительное в нынешней языковой войне состоит в том, что ведут её исподтишка, стремясь усыпить народ разговорами о мире и «злагоде» и в это время нанести подлый разбойничий удар. 3. В контексте практики перевода традиционно на первую позицию ставят наблюдения над работой международных организаций (ЕС, ООН и др.) [6]. Здесь отчётливо наблюдается противостояние демократических идеалов и экономической целесообразности. Так, в ЕС идут напряжённые дебаты о сокращении бюджета на перевод (ежегодные расходы на перевод уже давно превысили 1 млрд. долларов. В этой связи легко понять как Нила Киннока, который выступил за сокращение бюджета ЕС на перевод, так и последовавшие резкие возражения Франции и Германии, которые усмотрели в этом попытку уменьшить действие немецкого и французского языков [5]. Принимая во внимание такие факты, Моне Бейкер не следовало бы в своей известной книге “In Other Words” [4] выражать удивление по поводу чрезмерного увлечения европейскими языками со стороны переводчиков и переводоведов. Увлекаются не всеми европейскими языками, а только теми, которые обладают статусом ИПЯ. Практика перевода – важнейший индикатор состояния общества. Типичные переводческие ситуации на Украине свидетельствуют о том, что граждане Украины могут жить в мире (как и раньше), если государство не будет мешать им общаться: 1. Собеседники общаются без перевода, прекрасно понимают друг друга и согласны с использованием собеседником той знаковой системы, которая является для него родной. Такие ситуации повсеместны: от бытовой беседы до научной конференции. С точки зрения лингвистики это означает, что русский и украинский языки не являются «иностранными» друг для друга. Называются они «языками» только по одной причине: политической (разные государства – разные языки). В таком же смысле можно было бы оценивать соотношение сербского и хорватского, шведского и норвежского и некоторых других «языков», если бы не одно обстоятельство: по критерию Л. Венути русский язык входит в пятёрку самых востребованных языков мира. 2. Коммуникация осуществляется без перевода, но получатель сообщения испытывает неудобства от кода, на котором составлено сообщение по терминологической причине. Наблюдается это в тех ситуациях, когда речевая деятельность жёстко регламентируется терминами, специальными формулами и клише, громоздким синтаксисом и т. д. Стилистика языков для специального общения (в сфере права, экономики и техники, в первую очередь) серьёзно осложняет коммуникацию тем, что требует от участников не только специальных знаний, но и высокой лингвистической эрудиции. Это значит, что технические инструкции для потребителей и листки-вкладыши с информацией для пациента должны на Украине писаться на двух языках (русском и украинском), а не на одном, как это делается сейчас. В конце концов, не каждому украиноязычному гражданину известно, что хробковидний відлупок – изгнанный в настоящий момент из украинского языка «русицизм» апендiцит. 3. Получатель сообщения испытывает неудобства от кода, на котором составлено сообщение по фатической причине: он чувствует, что таким образом его намеренно унижают. Например, новогоднее обращение президента Украины адресовано, как будто, всему украинскому народу, но русскоязычные граждане понимают, что в целевую аудиторию в обращении «Украинцы!» они не вписываются. Мы – не украинцы, мы – русские, но, как граждане Украины, имеем право рассчитывать, что президент нас тоже поздравит. Такое положение дел приводит к тому, что политические симпатии часто основываются только на языковом принципе: говорит, скажем, депутат по-русски, значит – «свой». 4. Факт перевода присутствует, но он служит не интересам взаимопонимания, а средством демонстрации власти: мы заставим вас общаться на мове! Украинский перевод навязывается русскоговорящим гражданам Украины в передачах новостей, когда, например, на украинский язык переводят слова русских политиков. Особенное раздражение вызывают фильмы, в которых за переводом на неродной украинский фоном звучит родная русская речь. Выводы 1. Проблема статуса языка – главная проблема лингвистики в свете наблюдающегося процесса стремительного исчезновения языков. Борьба за статус наблюдается даже в странах, где говорят на самых инвестиционно-привлекательных языках. Деление языков на письменные и бесписьменные упрощает положение вещей, поскольку история языков говорит о том, что умирать могут и некогда могущественные языки. 2. Существуют внутрисистемные и внешние факторы, определяющие статус языка. Ведущими следует считать внешние, поскольку какой-нибудь методологии, определяющей ясно статус языка по его внутрисистемным качествам, не существует. Вместе с тем, экономический фактор – самый важный из внешних – позволяет понятным способом объяснить большую или меньшую успешность языка. Статистику Л. Венути можно использовать в качестве надёжного способа определения «экономического веса» языка (ИПЯ). 3. Наблюдения над практикой перевода позволяют делать объективные заключения о языковой ситуации, в которой можно выделить гармонические и негармонические модели, чреватые возникновением языковых войн. 4. Гармонические модели исключают проведение такой языковой политики, которая вызывает недовольство значительной части населения. Доморощенные украинизаторы не понимают, что их борьба с русским языком, входящим в пятёрку самых инвестиционно-привлекательных языков мира, – это борьба с важнейшей составляющей частью национального богатства, не говоря уже о том, что своей недемократической политикой (весьма далёкой от тех европейских ценностей, которым присягают на словах) они рискуют окончательно расколоть Украину. Литература 1. Лю Сю Вень. Положение русского языка в сегодняшней Украине // Язык и культура. Выпуск 5. Том III. Часть вторая: Национальные языки и культуры в их специфике и взаимодействии. – Киев: Издательский Дом Дмитрия Бураго, 2002. – С. 40 - 46. 2. Овсянников В.В. Экономическая метафора в сопоставительных исследованиях языков // Нова філологія. Збірник наукових праць. – Запоріжжя: ЗНУ, 2008. – С. 302 – 306. 3. Палажченко П.Р. Языки в меняющемся мире // Мосты, № 2. – М.: «Р. Валент», 2004. – С. 8 – 16. 4. Baker, Mona. In Other Words. London and New York: Routledge, 2004. – 304 p. 5. (http://) bbc.co.uk (August 14, 2001, 14:23 GMT) 6. Crystal, David. The future of Englishes // English Today 59, Vol. 15, № 2, 1999, p.10 – 20. 7. (The) Economist, December 22, 2001. 8. (The) Guardian, August 21, 2003. 9. (http://)kobza.com.ua/content/view/1555/59/ 10. (http://) korrespondent.net 11. (The) New York Times, December 24, 1996. 12. Routledge Encyclopedia of Translation Studies / Ed. By Mona Baker. – Routledge: London and New York, 2004. – 654 p. 13. Steiner, George. After Babel: Aspects of Language and Translation. – Oxford and New York: Oxford University Press, 1998. – 538 p. 14. Venuti, Lawrence. The Scandals of Translation: Towards an ethics of Difference. – London and New York: Routledge, 1998. – 210 p.
1 2 3 4 5 Категория: Новости Украины и языковая ситуация на Украине \| Добавил: Voats (17.09.2009)
Просмотров: 1142 \| Рейтинг: 0.0/0