Секция: 2. Геолингвистика и языковые миры

УДК:  811.111:81’42                                       

КРЫМ И КОГНИТИВНЫЕ СЦЕНАРИИ АНГЛОЯЗЫЧНОГО ДИСКУРСА

CRIMEA AND COGNITIVE SCENARIOS OF ENGLISH DISCOURSE

Овсянников Владимир Валентинович кандидат филологических наук, доцент  кафедры теории и практики перевода Запорожского национального университета

Ovsyannikov Vladimir Valentinovitch

Англоязычный дискурс поместил Крым в когнитивный сценарий противостояния «Добрый Запад – злая Россия» задолго до воссоединения Крыма с Россией: термин «аннексия» уже тогда был вполне предсказуем, но термин нарушает когерентность обычного способа организации информации в англоязычных СМИ.

 Ключевые слова: дискурс, когнитивный сценарий, стереотип, мультикультурализм, языковое планирование, языковая война, культурная идентичность.

English language discourse placed the Crimea within the cognitive frame of “kind-hearted West – evil Russia” long before the reunification of the Crimea with Russia: the term “annexation” was already in the making, but is hardly coherent with conventional information make-up of English language mass media. 

Key words: discourse, cognitive scenario, stereotype, multiculturalism, language planning, language war, cultural identity.

УДК:  821.111М – 2.09                                                              Овсянников В. В.  КРЫМ И КОГНИТИВНЫЕ СЦЕНАРИИ АНГЛОЯЗЫЧНОГО ДИСКУРСА

Вступительные замечания

Англоязычный дискурс всегда включал русофобский когнитивный сценарий, в котором можно обнаружить много таких высказываний, как:

“Russian citizens are content to be led like sheep. As long as there's a bit more fodder in the trough than there was yesterday, Russians won't protest against being herded around: Their primary characteristic over the centuries has been the determination to avoid responsibility” (New York Post, March 4, 2008).

Трудно себе представить, что в рамках официально предписанной политкорректности такими зооморфизмами  в американских средствах массовой коммуникации описывались бы граждане США индейского или афро-американского происхождения: они являются «своими» в англоязычном дискурсе, в отличие от русских, которые в дискурсе англосаксов всегда будут занимать нишу «чужого». Современный русофобский сценарий, продвигаемый англоязычными СМИ, включает несколько идеологем:

1. Москва нарушила международное право «аннексией» Крыма и поддержкой «сепаратистов» на Донбассе.

2. Путин – диктатор, российские СМИ – сплошные спиндоктора, генерирующие пропаганду, народы России – зомбированные рабы.

3. Народ Украины совершил революцию, доказав приверженность европейским ценностям, но на пути в светлое будущее стоит плохая Россия.

Русофобия пронизывает все регистры англоязычного дискурса (академический, публицистический, художественный и др.), но было бы недопустимым упрощением сводить англоязычный дискурс к отрицательным стереотипам: он, на самом деле, представляет собой гораздо более сложное явление, которое заслуживает уважения и внимательного исследования.

Цель статьи – привлечь внимание к тем когнитивным сценариям англоязычного дискурса, которые выходят за рамки бытовой мифологии и идеологем, навязываемых истеблишментом..

Теоретические основы

1. В любом когнитивном сценарии межкультурной коммуникации заложена дихотомия «свой – чужой» [3].

2. Дихотомия «свой-чужой» проявляется в любом сегменте изображения культуры «чужого»: характере, поведении, традициях, системе ценностей, юморе и т. д. [2].

3. В организации новостной информации есть правила игры, которые соблюдают и качественные издания, которые относятся к авторитетным текстам [1].

4. Одним из таких правил является присутствие доминирующего дискурса со всеми его стереотипами, вытекающими из присущих ему когнитивных сценариев [9, c. 148].

5. Стереотипы доминирующего дискурса совершенно не исключают появления в нём таких высказываний, как:

“Create a state that everyone hates and then yoke it to an official language, and both the language and the state may fail. Create a society people want to join, such as the international community of English speakers or a modern, tolerant South Africa, and it is never necessary to force a language on anyone”
 [8, c. 162 - 163]. Выделенное мной афористическое высказывание принадлежит академическому регистру и не обращено к  конкретной стране, но написано как будто специально для Украины, которая находится в плачевном состоянии, прежде всего, из-за ошибочной языковой политики, насаждающей украинский язык в русскоязычной стране [4], где по данным института Гэллопа 83% языком анкетирования выбирают русский [7].

6. В англоязычном дискурсе новые власти на Украине – это «хорошие парни», русские олицетворяют плохих. Поскольку официальной интерпретации Вашингтона событий на Украине (Россия «аннексировала» Крым и ведёт войну на Донбассе) мешают некоторые когнитивные сценарии англоязычного дискурса, о них предпочитают сейчас не говорить. Так, англоязычный мейнстрим сейчас практически не упоминает существование цивилизационного раскола на Украине [10] и применительно к Украине не использует термин «языковая война», хотя в академическом регистре он применяется [6]. Точно так же не принято упоминать геополитическую борьбу русской и англоязычной цивилизаций, о которой писал Збигнев Бжезинский [5]. И уж совсем замалчиваются работы, в которых «свой» подвергается острой критике, как, например, в коллективной монографии под редакцией Стивена Лендмена [11].

7. Англоязычный дискурс с самого начала независимости Украины способствовал  продвижению на Украине когнитивного сценария «Украина – не Россия». Этот сценарий был и остаётся самым эффективным инструментом  углубления раскола и положил начало языковой войне, которая перешла в кровопролитное противостояние [4].

Вот одно из многих высказываний, в которых реализуются указанные идеологемы:

“Relations between Europe and Russia have been strained since Russia annexed the Ukrainian region of Crimea last year and allegedly played a role in the pro-Russian uprising in eastern Ukraine”. (CNBC, June 1, 2015)

         Приведённое высказывание  внешне – из ряда фактологических (стилистически нейтральных): оценочная лексика отсутствует, используется семантически неопределённое выражение played a role, объективность информации подчёркивается наречием allegedly.  В пользу фактологической интерпретации говорит также стилистический баланс между ассоциативными связями глагола annex (отрицательными по отношению к России) и существительного uprising (отрицательного по отношению к Киеву,  поскольку оно вводит когнитивный сценарий гражданской войны, в то время как события на Донбассе толкуются Киевом как война с Россией). Вместе с тем, приведённая цитата – типичный фрагмент англоязычного мейнстрима, в котором замалчиваются (вполне в духе так нелюбимой англосаксами «пропаганды»)  факты:

1) до крымских событий в Киеве произошёл вооружённый переворот, инспирированный США и ЕС;

2) на следующий день после переворота его организаторы занялись в Раде русским языком, за использование которого грозили привлекать к уголовной ответственности;

3) половина граждан Украины, симпатизирующая России, попала после переворота в категорию «недочеловеков»;

4) крымчане очень хотели быть «аннексированными» Россией, о чём недвусмысленно сказали на референдуме.

Считается, что качественные англоязычные СМИ, в отличие от жёлтой прессы, стараются быть объективными, избегают стереотипов и ярлыков, свободны от цензуры и вмешательства государства. До некоторой степени это так, хотя в последнее время нью-йоркский историк и специалист по России Стивен Коэн неоднократно жаловался на то, что американские качественные издания отказываются печатать статьи, не разделяющие точку зрения истеблишмента.

Вместе с тем, любые когнитивные сценарии доминирующего дискурса, представляющие  мир через призму своей точки зрения на дихотомию «свой – чужой», не могут полностью игнорировать факты, нарушающие стереотипы мейнстрима.

Так, задолго до «аннексии» Крыма  англоязычные издания констатировали недовольство крымчан той линией на их культурную ассимиляцию, которую проводил Киев. При этом идеологемы англоязычного дискурса помещали этот факт в русофобский контекст. Ярким примером такого изображения Крыма является статья, опубликованная в апрельском номере американского журнала National Geographic за 2011 год.

Идеологемы англоязычного дискурса, выражающие отрицательное отношение к России, здесь обнаруживаются в следующем:

1. Утверждается, что мрачное негостеприимство присуще крымчанам, которые хотят воссоединиться с Россией:

Nearly a third of the Crimean respondents said they wanted their region to secede from Ukraine (это, оказывается, «плохой» сепаратизм, а отделение Украины от России, надо полагать, «хороший»? – В. О.) and become part of Russia.
In some ways it still is (а что в этом плохого, ребята? – В. О.)  But not just Russia. Crimea is practically a throwback to the old Soviet Union (очень хотелось бы, чтобы экономика Украины, наконец, вернулась к советскому уровню – В. О.): the Early Concrete Bunker style of architecture, the rusting hulks of Russian warships in the harbor (русские корабли в Севастополе очень волнуют американцев, что можно расценивать как вмешательство во внутренние дела суверенной страны – В. О.), the hammer-and-sickle medallions on the iron gates of Primorsky Park. It's also attitude. Brusque, rigid, humorless: the worst kind of Soviet hangover (выделено мной – В. О.).

2. Русская культура ассоциируется с тоской:

Toskavat, verb, to long for. Toska, noun, a longing, darker than nostalgia, verging on depression. Russian culture is embedded in a matrix of toska. When in Three Sisters, by Anton Chekhov (who owned a dacha in Crimea), Irina wistfully says, "Oh, to go to Moscow, to Moscow!" that  is toska.  If Sevastopol, where 70 percent of the population is ethnic Russian, could talk, I imagine it too saying, To Moscow, to Moscow (выделено мной – В. О.).

3. На одной странице размещены две фотографии, обозначающие ясный контраст друг с другом. На первой (вверху) – тренировочный лагерь, в котором запечатлены воинственные выражения русских подростков в камуфляже и с автоматами. На второй (внизу) свадебное веселье татар. Читается подтекст: русские готовятся к войне с миролюбивыми татарами.

4. В позицию графического выдвижения помещается следующий фрагмент из интервью с Леонидом Кравчуком (первым президентом Украины):

Wouldn't you say Crimea is now the wart on Ukraine's nose? "Not a wart. A festering carbuncle" (выделено мной – В. О.).

В этом поразительном признании Кравчука – отношение политической элиты Киева к полуострову, не желающему менять свою культурную идентичность и становиться в ряды «свидомых» украинцев. Словесный ляп Кравчука сопровождается ироническим комментарием:

Kravchuk, Ukraine's first president, had deftly made the transition from Communist Party boss to leader of an independent democracy
(выделено мной – В. О.).

         Указанные признаки англоязычного дискурса нисколько не умаляют информационное богатство журнала. Журнал уловил главное и сумел передать это в увлекательной форме, а идеологемы англоязычного дискурса носителям других дискурсов можно опускать как неизбежные и часто неосознанные маркеры «чужого» в межкультурной коммуникации.

Выводы

1. Не следует считать «объективность» имманентной принадлежностью авторитетного текста. Когнитивные сценарии, отражающие неотъемлемую дихотомию межкультурной коммуникации, присущи всем дискурсам.

2.  Ситуативное толкование русофобских сценариев является заблуждением: на них целесообразно смотреть с позиций законов межкультурной коммуникации как закономерную конкретизацию дихотомии «свой – чужой».

3. Глубокая статья в авторитетном американском журнале National Geographic вполне закономерно обнаруживает идеологемы англоязычного дискурса, самое яркое проявление которых наблюдается в характере фото, размещённых на одной странице: «агрессивные» русские противопоставлены «мирным» татарам.

4. Идеологемам русофобских стереотипов противостоят приводимые факты: русофильство жителей полуострова, ненависть к ним киевской верхушки, ренегатское нутро первого президента Украины.

5. Языковое планирование в Крыму (три государственных языка) – это несомненное поощрение мультикультурализма – больше соответствует европейским ценностям, чем недемократическое моноязычие на Украине. Этот факт – из числа тех, которые ломают русофобские стереотипы англоязычного дискурса.

Источники и литература

1. Кашкин В. Б. Авторитетность и коммуникация: коллективная монография; серия «Аспекты языка и коммуникации; Вып. 4 / под общей редакцией
В. Б. Кашкина / В. Б. Кашкин – Воронеж: Воронежский государственный университет; Издательский дом Алейниковых, 2008. – 216 с.

2. Майол, Энтони и Милстед, Дэвид. Эти странные англичане: Перевод с английского Ирины Тогоевой / Энтони Майол и Дэвид Милстед – М.: Эгмонт Россия Лтд., 2001. – 72 с.

3. Манакін В. Н. Мова і міжкультурна комунікація: навч. посіб.
/ В. Н. Манакін – К.: ВЦ «Академія», 2012. – 288 с.

4. Овсянников В.В. Языковая война на Украине и перевод / В. В. Овсянников // Нова філологія. Збірник наукових праць. – Запоріжжя: ЗНУ, 2009. – № 34. – 332 с. - С. 179 – 184.

5. Brzezinski, Zbigniew.The Grand Chessboard: American Primacy and Its Geostrategic Imperatives / Zbigniew Brzezinski -  Basic Books, 1997. – 223 p.

6. Calvet,  Louis-Jean. Language Wars and Linguistic Politics. / Louis-Jean Calvet,  - Oxford University Press, 1998. - 232 p.

7. Gradirovsky, Sergei and Esipova, Neli. Russian Language Enjoying a Boost in Post-Soviet States / Sergei Gradirovsky and Neli Esipova // [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.gallup.com/poll/109228/Russian-Language-Enjoying-Boost-PostSoviet-States.aspx (01. 08. 2008)

8. Greene, Robert Lane. You Are What You Speak: Grammar Grouches, Language Laws, and the Politics of Identity / Robert Lane Greene – New York: Delacorte Press, 2011. – 312 p.

9. Hartley, John. Understanding News / John  Hartley – London and New York: Routledge, 1995. – 197 p.

10. Huntington, Samuel P. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order / Samuel P. Huntington - New York: Simon & Schuster, 1996. – 367 p.

11. Lendman, Stephen. Flashpoint in Ukraine: How the US Drive for Hegemony Risks World War III by Stephen Lendman (Editor) / Stephen Lendman - Atlanta: Clarity Press, 2014. – 269 p.