5.3 Правдоподобное отрицание в англоязычном дискурсе

Тезис: «правдоподобное отрицание» имеет веские основания для превращения из маргинальных в основные категории лингвистики, с помощью которых выражается не столько конъюнктура сегодняшнего дня, сколько важнейшая особенность человеческой коммуникации.

Цель параграфа – представить словесную стратегию правдоподобного отрицания в качестве важнейшей составляющей англоязычного политического дискурса.

Ключевые слова: правдоподобное отрицание, хеджирование, дисквалификация сообщения, публичный образ, теория вежливости, максимы Грайса, кооперативная модальность, контроверсионная модальность.

Введение

1967 год. Совет Безопасности ООН принимает знаменитую резолюцию 242, в которой выражается отношение к шестидневной войне на Ближнем Востоке. Резолюция призывает к выводу израильских вооружённых сил с территорий, оккупированных в недавнем конфликте. Фраза «территории, оккупированные в недавнем конфликте» (territories occupied in a recent conflict) амбивалентна: она может быть истолкована как «все территории» (такая интерпретация устраивает арабов, но не устраивает израильтян), или как «некоторые территории» (такая интерпретация не устраивает арабов, но устраивает израильтян). Амбивалентное построение устраивает всех, в том числе, и Совет Безопасности, который может вполне правдоподобно отрицать свою ангажированность на чьей-либо стороне в условиях отсутствия конкретизирующего определения территорий: «все» или «некоторые». Коммуникативная стратегия, принятая Советом Безопасности, называется в англоязычной лингвистике хеджированием (hedging), что предполагает уклонение от прямого ответа.

Правдоподобное отрицание нужно рассматривать как проявление хеджирования. Явление известно давно, но история термина начинается в президентство Гарри Трумэна с документа под грифом 10/2 от 18 июня 1948 года. Этот документ предписывал проводить тайные операции таким образом, чтобы ответственность за них нельзя было возложить на правительство США. Так появилось следующее определение тайных операций: "...all activities (except as noted herein) which are conducted or sponsored by this Government against hostile foreign states or groups or in support of friendly foreign states or groups but which are so planned and executed that any US Government responsibility for them is not evident to unauthorized persons and that if uncovered the US Government can plausibly disclaim any responsibility for them." (подчёркнуто мной – В. О.)

Актуальные мысли:

1) “Perhaps the worst pitfall is ethnocentrism involving English; that is, to assume that what holds for notion of English culture applies across all cultures”
[Culpeper, 2011: 13].

2) “When it comes to everyday bribes, threats, and offers, our own emotions make us watch our words as carefully as if we were in legal jeopardy and we all turn into Implicature Man” [Pinker, 2007: 398].

3) “Most kinds of speech pose at least some threat to the face of the hearer. The mere act of initiating a conversation imposes a demand on the hearer’s time and attention. And then there are criticisms, boasts, interruptions, outbursts, the telling of bad news, and the broaching of divisive topics, all of which can injure the hearer’s face directly. It’s no surprise that the first thing out of our mouths when we address a stranger is a request for forgiveness: Excuse me.”
[Pinker, 2007: 381].

4) “The warnings on the back of aspirin bottles are texts of a certain type that can be read in different ways, more or less deeply for different interests and concerns, like all texts. They are just as “fancy” as poems and novels” [Gee, 2012: 44].

5) “People actively seek out agreeable information while cunningly avoiding, ignoring, devaluing, or simply forgetting contradictory information”
[Sorgatz. 2018: 61].

Отправным пунктом исследования следует считать сомнения относительно того, что модальность высказывания всегда ориентирована на сотрудничество (кооперацию, в терминах Грайса) его отправителя с реципиентом: модальность кооперативная уравновешивается модальностью контроверсионной, предполагающей посягательство на публичный образ (face) реципиента. Понимание природы модальности необходимо для осуществления самого радикального действия в области интерпретации: перевода [Овсянников, 2011].

Объектом исследования является коммуникативная стратегия, которая вошла в теорию под именем правдоподобного отрицания (plausible deniability). Под правдоподобным отрицанием здесь понимается коммуникативная стратегия, требующая оформления сообщения в туманную (амбивалентную) конструкцию, что позволяет отправителю сообщения дезавуировать его в случае необходимости.

Особенностью междисциплинарного подхода, предлагаемого ниже, является связь достоверного отрицания с понятием публичного образа (face): репутационного статуса коммуникантов. Это понятие разрабатывается в теории вежливости, которая требует от участников общения заботиться о сохранении репутационного статуса как отправителя, так и получателя сообщения   [Culpeper, 2011] .

В случае с указанным явлением актуальной представляется мысль, приведённая выше: традициям англоязычной лингвистики этноцентризм присущ более, чем другим, в силу убеждённости англосаксов в своём исключительном праве на истину. Индивидуализм, поощряемый англоязычной культурой, делает предсказуемым внимание к публичному образу и тесно связанным с ним пониманием принципов кооперации. Последние стали неотъемлемой частью исследований в области коммуникативных стратегий [Hatim, 1997].

Ещё одним теоретическим ресурсом, на который опирается данная статья, является ролевая стилистика, рассматривающая такие канонизированные речевые жанры, как приказ по учреждению, постановление суда, научная статья, роман, передовая в газете и
т. п. [Долинин, 1978: 26]. Ролевую стилистику есть смысл рассматривать как ту часть науки об экспрессивных средствах языка, в которой наиболее ясно просматривается его манипулятивная функция.

Знаменитый труд Джонатана Остина (Austin J. L.) “How to Do Things with Words” начинается с примеров перформативов, ставшими классическими:

Examples of performatives are:

1. I name this ship Queen Elizabeth.

2. I do (take her as my wife, said when marrying).

3. I bet you sixpence it will rain tomorrow.

4. I promise to pay you five bucks tomorrow.

“In saying these, we are doing things. They are like actions, except that we perform these actions by using words” [Austin, 1975].

Сейчас можно точно утверждать, что не столько талантливое описание перформативов, сколько акцент на манипулятивной функции языка сделал книгу бестселлером. Гениальная катахреза заголовка to do things with words (слова не способны производить действие!) обозначила направление, по которому двинулись многочисленные исследователи [Machin, 2012], [Andresen, 2016], [Mooney, 2019] и др. На глубокое противоречие природы языка обратил внимание И. С. Тургенев, которому принадлежит парадокс: «Нет ничего сильнее и бессильнее слова».

Перейдём к примерам, демонстрирующим правдоподобное отрицание. Рассмотрим предложение угостить алкогольным напитком “I’ll buy you both a drink”. Это высказывание может преследовать разные цели, как благородные, так и низкие. В ситуации, рассматриваемой ниже, отправитель сообщения толкует его как сигнал дружеского расположения между мужчинами. Дело осложняется тем, что отправитель сообщения адресует его полицейским, задержавшим его за превышение скорости. Одному из полицейских нарушитель не нравится. Он чувствует разделяющую их социальную дистанцию: водитель, превысивший скорость, владеет дорогим «Поршем» и по всем приметам принадлежит к беззаботным хозяевам жизни. Этот полицейский в силу своего возраста проявляет необыкновенное рвение и пытается обнаружить у водителя осложняющие вину обстоятельства: “driving while impaired”. Он предлагает нарушителю пройти тест на наличие алкоголя в крови. Когда ему отказывают, прибегая для забавы к чопорной формуле ”I stand on my constitutional right not to breathe”, полицейский начинает повышать голос и требовать, чтобы нарушитель прошёлся по прямой (выполняется незамедлительно), а затем прочёл алфавит в обратном порядке. Вот здесь и звучит реплика “I’ll buy you both a drink if either of you can do it”. Молодой полицейский спешит придать этому предложению криминальный характер ”offering a bribe to arresting officers”, на что следует насмешливая реплика нарушителя: ”One drink? You guys must come cheap.”

                Герой – очень привлекательный персонаж романа И. Шоу “The Top of the Hill” – законопослушный гражданин, благородство которого ценят окружающие, но, как оказывается, и в его невинном предложении при желании можно увидеть второе дно. Этот случай демонстрирует не всегда очевидную границу между благонамеренными и злонамеренными высказываниями. Причина этой неочевидности состоит в том, что их намерения скрыты в импликации, которая является неотъемлемой особенностью общения людей.

                Разумеется, предложение взятки может быть эксплицировано: I shall give you a bribe, if you let me go without a ticket for speeding.

                Однако, как совершенно справедливо указывает Стивен Пинкер, так дела не делаются, потому что взятка, предложенная в такой форме, однозначно допускает возможность судебного преследования. Взятка же, оформленная по канонам правдоподобного отрицания, исключает нежелательное развитие событий для инициатора.

                Обратимся к другому примеру, в котором надпись на упаковке аспирина тоже обнаруживает стратегию правдоподобного отрицания:

WARNING: Keep this and all medication out of the reach of children. As with any drug, if you are pregnant or nursing a baby, seek the advice of  a health professional before using this product. In the case of accidental overdosage, contact a physician or poison control center immediately.

Нейтральный, на первый взгляд, текст на самом деле скрывает импликации, несущие угрозу публичному образу реципиента:

You who this warning is primarily addressed to already know you should not give adult medication to children, or take certain medication when pregnant or nursing, or take an “overdosage”. You already know in fact that drugs like this one are potent medicine that can do harm. But if you, through negligence, act stupidly and so against your knowledge (as we all do sometimes), do not blame us, we warned you. If you are not this sort of person, then you probably are not reading or at least paying attention to this label, but do not let your lawyer say in court we did not warn you (officially speaking). If you are unluckily sensitive to this drug and even a small amount harms you, we did say anything over 8 is technically speaking an ‘overdosage”, and so you were warned too. We certainly do not want you to hurt yourself, and we would like the world to be a nice mainstream sort of place. In fact both of these things favor our selling more of this medicine, which is our primary interest. [Gee, 2012: 42 – 46, подчёркнуто мной – В. О.]

                Приводя данный пример, Джеймс Пол Джи справедливо критикует расхожее мнение о том, что одно дело – заниматься с подготовленной аудиторией разнообразными прочтениями Джойса, а другое дело – научить навыкам интерпретации безработного, который не в состоянии разобраться в надписи на контейнере с аспирином. В обоих случаях речь идёт об умении декодировать импликации, спрятанные между строк. 

                Но разница всё-таки есть. В случае с «умными интерпретациями» (fancy interpretations), которыми занимается, например, стилистика декодирования, внимание сосредоточено на стилистическом репертуаре, организованном принципами выдвижения, обеспечивающими целостное восприятие лирического стихотворения [Арнольд, 1981].  

                В строго регламентированных текстах, таких, как надпись на упаковке с лекарством, не стоит искать каких-то отклонений от нормы, которыми славятся поэтические тексты. Здесь нужно думать, прежде всего, о том, как эти тексты моделируют ролевую игру, принятую в данном обществе: “Do we need, in our reading lesson, to engage the “reader” in thinking about drug companies, social relations, and the structure of society? To answer “yes” to these questions is to render reading and literacy political and ideological [Gee, 2012: 44]. Необходимость привлечения идеологии к толкованию ролевой игры в политическом дискурсе считается очевидной [Бакумова, 2002]. Вместе с тем, идеологический компонент присутствует и в нашем примере: специфическое употребление слова WARNING (графическое выдвижение, в терминах И. В. Арнольд) состоит в том, что оно вступает в отношения контраста с ”You already know”. Этот контраст создаёт амбивалентность, нацеленную на то, чтобы в случае отравления лекарством, фармакологическая компания могла уйти от судебного преследования.

Выводы

1. Интерпретация амбивалентных текстов с функцией достоверного отрицания отличается как своим языковым материалом, так и техникой декодирования от того направления интерпретации, которое считается традиционным и имеет дело с литературными шедеврами.

2. Дискурсивная практика правдоподобного отрицания является прямым указанием на то, что «кооперация» в понимании Грайса уравновешивается противоположной коммуникативной стратегией, которая нужна для получения преимущества своему публичному образу в борьбе с публичным образом реципиента сообщения.

3. Ясность и амбивалентность являются двумя сторонами естественной коммуникации человека. Любой акт словесного обмена предполагает интерпретацию сообщения, целью которой является разъяснение амбивалентных сигналов.