Меню сайта
Категории раздела
| ТОЧКА ЗРЕНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА [5] |
| "Точка зрения" и контекст [2] |
|
Деловая корреспонденция
[13]
Риторика, стиль, форматы, жанры, особенности перевода деловой корреспонденции
|
|
Амбивалентность в англоязычном дискурсе
[20]
Содержание Сокращения Об авторе________________________________________________________7 Предисловие____________________________________________________13 Глава 1. Амбивалентность и перевод______________________________26 1.1 Риторика ясности и риторика амбивалентности_________________27 1.2 Амбивалентность в стилистике декодирования__________________37 1.3 Амбивалентность в ряду смежных понятий_____________________ 53 1.4 «Зелёные идеи» Хомского____________________________________75 1.5 Шизофренический стиль в академическом дискурсе_____________84 1.6 Амбивалентность и перевод Библии____________________________95 1.7 Перевод шизофренического стиля_____________________________112 Глава 2. Амбивалентность и «культурный поворот»_______________131 2.1 Роман Якобсон – наследие русского филолога_________________132 2.2 «Культурный поворот»_______________________________________143 2.3 Культурная идентичность ___________________________________158 Глава 3. Культурная идентичность и амбива...
|
Мини-чат
English at Work
| Главная » Файлы » Лекции » "Точка зрения" и контекст |
Лекция 12. Контекст как критерий переводческого решения
| 14.09.2009, 18:37 | |
| В настоящей лекции речь идёт о той категории, которая наиболее наглядно демонстрирует общность интересов и методологических позиций таких лингвистических дисциплин, как теория перевода и стилистика. Существенным для понимания того подхода, который исповедуется в данной статье, является следующее рассуждение: «Наиболее наглядно и предельно убедительно роль контекста выступает при переводе текста с одного языка на другой. Полное смысловое соответствие перевода и оригинала достигается лишь при выполнении условия передачи тождества смысла (в идеальном случае) языковых единиц, достигаемой благодаря сохранению контекстуальных значений всей совокупности фраз текста…. При переводе учёт контекста есть не только обязательный элемент переводческой деятельности, но и предварительное условие творчества переводчика, выступающего в роли настоящего интерпретатора текста (подчёркнуто нами – В. О.) в его лингвистическом, культурном, художественном, научном и т. д. аспектах» 1(Колшанский, 1980: 111). Контекст относится к тем категориям лингвистики, которые принято называть основополагающими: отрасли лингвистики, в которой не используется эта категория, просто не существует. Это обстоятельство обуславливает многозначность рассматриваемой категории и постоянный характер ведущейся вокруг неё полемики. Действительно, если представить себе на миг, что лингвистам предложено освободить свои исследования от понятия «контекст», то лингвистическое описание стало бы недопустимо громоздким. В переводоведении любой отказ переводчика использовать «закономерное» соответствие мотивируется контекстом. При этом оказывается, что под термином «контекст» понимают самые разнообразные вещи. Попробуем в них разобраться, для чего обратимся к тем случаям, когда транслема является потенциальным носителем разных смыслов. Переводчик, как известно, оперирует на уровне смысла, а не значения 2(Бреус. 1998: 8). Противопоставление данных категорий по линии дихотомии “язык – речь” (смысл – актуализированное в речи значение) соответствует естественному ходу переводческого процесса. Теория контекста оказалась наиболее разработанной в стилистике, где принято разграничивапть лингвистический и стилистический контексты 3(Арнольд, 1981). Рассмотрение типов контекста, с которыми имеет дело переводчик, удобно начать с этой принципиально важной дихотомии. 1. Лингвистический контекст. Под лингвистическим контекстом понимают непосредственное окружение языковой единицы другими единицами того же уровня: фонема (графема) в окружении фонем (графем), морфема в окружении морфем, слово в окружении слов, предложение в окружении предложений. Под лингвистическим контекстом имеют в виду непосредственное окружение языковой единицы, снимающее её многозначность. Принято считать, что особое значение лингвистический контекст имеет для того класса единиц, который охватывается омонимией и полисемией. Так, в предложении She brushed her hair paying attention to the parting полисемия слова parting снимается словами brushed и parting, которые являются индикаторами контекста, позволяющими установить, какое из возможных значений слова parting (пробор или прощание) имеется в виду. Наиболее естественное положение индикатора – перед идентифицируемой языковой единицей, хотя очень часто индикатор (особенно, в разговорных регистрах и текстах особого типа – анекдотах, например) встречается после неё (подробнее о такой организации информации говорится ниже). Следует помнить, что далеко не всегда индикатор выполняет свою элиминирующую функцию вследствие такой особенности речевого общения, как многозначность, что кардинально отличает обмен информацией между людьми от обмена информацией в мире животных. Речевая многозначность порождается полисемантичными и омонимичными языковыми единицами, а также их окказиональным переосмыслением в процессе коммуникации. Что, например, означает выражение a high rise? Значительная прибавка в зарплате или высокий холм? Контекст одного предложения устраняет указанные значения, но оказывается недостаточным для актуализации смысла: I don’t want to live in the middle of a damned high rise. (Sheldon, The Stars Shine Down) Только в макроконтексте всего произведения, рассказывающего о строительном бизнесе, актуализируется значение, действующее в профессиональном жаргоне: район, застроенный небоскрёбами. Многие выражения такого типа вошли в повседневный язык и фиксируются словарями: to pull one’s leg, to throw the towel, to think better, to blow the whistle, to ring a bell, to throw the book и т. д. В некоторых из единиц такого рода сохраняется метонимическая связь с прямым значением одного из компонентов переосмысленного выражения (в приведённых примерах такая связь наиболее отчётливо прослеживается в идиоме to think better). Особый класс единиц представляют собой фразовые глаголы, выступающие омонимами соответствующих свободных сочетаний. Например, come down в зависимости от контекста может означать спускаться и заканчивать университет. 2. Стилистический контекст. Под стилистическим контекстом понимают отрезок текста, прерванный появлением элемента низкой предсказуемости (определение М. Риффатера. Функция стилистического контекста – прямо противоположна функции лингвистического. Она состоит не в снятии многозначности, а в актуализации комбинаторных приращений смысла 4(Арнольд, 1981: 46). Стилистический контекст – явление более высокого порядка, чем лингвистический и требует высокой культуры восприятия сообщения во всём многообразии его ассоциативных связей. Изолированное восприятие отдельных элементов И. В. Арнольд называет главной причиной ошибочного толкования текста. Следует подчеркнуть, что это же обстоятельство является главным препятствием адекватному переводу, о чём предупреждал ещё великий Джон Драйден. Каким образом, например, истолковать следующее высказывание: “You dirty little bitch, you’ve made me cry.” (Maugham, Theatre) Взятое вне контекста, оно является носителем дерогативных коннотаций. Контекст актуализирует отношения контраста между поверхностным уровнем высказывания и глубинным: оказывается, таким экстравагантным (и, вместе с тем, вполне обычным во многих регистрах коммуникации!) способом выражается восторг героя, внезапно для себя открывшего в своей напарнице по сцене незаурядный актёрский талант. Буквальный перевод на русский оказывается невозможным по причине более строгих ограничений на использование табуизированных форм коммуникации, но находится вполне адекватное решение, передающее интенциональный план реплики и, вместе с тем, учитывающее нормы ПЯ: «Маленькая чертовка, ты заставила меня плакать». (Моэм, Театр) Следует подчеркнуть необыкновенно сложный характер переводческой проблемы, возникающей при передаче такого рода эпитетов. Так, например, в романе Пэта Конроя “The Lords of Discipline” они используются в функции псевдовокативов и представляют важнейшую стилеобразующую черту романа 5(Овсянников, 1998). Однако, если переводчик попробует воспроизвести эту черту, то он сталкивается со знаменитым парадоксом Вильгельма фон Гумбольдта, который утверждал что переводчик всегда вынужден жертвовать культурой ИЯ во имя соблюдения языковых конвенций ПЯ, или следовать прямо противоположным путём: золотой середины нет. Стилистический контекст в этой разновидности наиболее тесно смыкается с контекстом культуры. 3. Контекст культуры Этим понятием охватывают ту совокупность языковых единиц, которая характерна для описания действительности в ИЯ и, напротив, нехарактерна для описания действительности в ПЯ. Для англичанина, например, муха стоит на потолке, а не сидит, как в русскоязычной картине мира. В перечень интересующих нас единиц входят многие идиоматические выражения, имена собственные (теряющие при переводе ассоциативные связи носителей языка), прагматические и ритуальные конвенции, вокативы (в особенности, шутливые), реалии (cultural and institutional terms), безэквивалентная лексика, большая часть каламбуров, анекдотов и шуток, юмористический эффект которых строится на аллюзиях ИЯ. Контекст культуры, называемый иногда «вертикальным» 6(Ахманова, 1977), принимает в некоторых регистрах настолько сложный вид, что вынуждает некоторых филологов высказывать вполне обоснованное опасение относительно их будущего коммуникативного статуса и сложности декодирования 7(Parrot, 1999). Чтобы обеспечить адекватность восприятия, переводчик должен решить двуединую задачу: сохранить контекст культуры ИЯ и обеспечить её «прозрачность», т. е. доступность восприятию рецептора. С этой целью переводчик прибегает к адаптации, механизм которой в учебниках перевода демонстрируют чаще всего как технику передачи безэквивалентной лексики (самый избитый пример из этой оперы – о том, как американцы закусывают в своих драгсторах). Задача переводчика при этом – ненавязчивая опека рецептора, при которой переводчик, участвуя в процессе межъязыковой коммуникации, остаётся в тени. It was Friday and soon they’d go out and get drunk. Была пятница, день получки, вскоре эти люди выйдут на улицу и напьются 8(Бархударов, 1975: 127, выделено нами). Следует подчеркнуть, что контекст культуры – излюбленная сфера сторонников теории непереводимости. Л. С. Бреус рассказывает о забавном случае, происшедшим с английским этнографом Лаурой Боханнен. Оказавшись в глухой африканской деревушке, она рассказала старейшинам племени, с которыми коротала время, историю принца Гамлета. Реакция африканцев была неожиданной для англичанки. То, что для европейца кажется предосудительным, африканцы сочли вполне приемлемым и даже похвальным. Так, Полоний, женившись на матери Гамлета, по мнению слушателей Боханнен, совершил добрый поступок, так как взял на себя заботу о ней и её детях после смерти мужа 9(Бреус, 1998: 12). Задачи, возникающие в пределах контекста культуры, требуют от переводчика неординарных решений, однако ожидать неизменного успеха здесь нельзя. Так, например, в случае, который приводится ниже, переводчик не сумел найти иной способ передачи стилистической информации, кроме сохранения образа присущего культуре ИЯ, но неизвестного культуре ПЯ. “ I know, my dear, I should have fallen madly in love with you and thrown my bonnet right over the mills for your sake. It is most fortunate that you were not thought of at the time. As it was our bonnets were so unbecoming, and the mills were so occupied in trying to raise the wind, that I never had even a flirtation with anybody.” (Wilde, The Picture of Dorian Gray) «Я уверена, что влюбилась бы в вас до безумия, мой милый, и ради вас забросила бы свой чепец за мельницу (выделено нами – В. О.). Какое счастье, что вас тогда ещё и на свете не было! Впрочем, в моё время дамские чепцы были так уродливы, а мельницы так заняты своим прозаическим делом, что мне не пришлось даже ни с кем пофлиртовать» (Уайльд, Портрет Дориана Грея). Рассматривая такие примеры, мы приходим к выводу, что у сторонников теории непереводимости есть существенные аргументы. Возникновение отношений контраста между поверхностным и глубинным уровнями является conditio sine qua non для актуализации (выдвижения) стилистической информации. Стилистическая информация может актуализироваться синтаксически примыкающим высказыванием, что упрощает процесс декодирования: “You rotten bitch,” she said to herself. But she giggled as though she were not in the least ashamed … She felt wonderfully exhilarated. (Maugham, Theatre. выделено нами – В. О.) Однако не менее вероятен и другой случай, когда отношения контраста устанавливаются между дистантными элементами. “Damn it, he’s not important enough for that. We shall never see him again”. (Maugham, Theatre) Слишком много чести. Мы видим его здесь в первый и последний раз. (Моэм, Театр) Невооружённым взглядом видно, что между исходным текстом и текстом перевода можно установить сходство по более высокому уровню эквивалентности, чем это наблюдается в примере: «Чёрт возьми, он недостаточно важен для этого. Мы никогда не увидим его больше». Следовательно, вариант, предлагаемый переводчиком, возник под влиянием интересующей нас категории. Разумеется, восстановить последовательность мыслительных операций переводчика, остановившегося на приведённом варианте, невозможно. Однако, опираясь на знания основных требований, предъявляемых к переводу, и анализируя характер обязательных и факультативных изменений в тексте ПЯ, можно предложить более или менее правдоподобную гипотезу. Итак, какие недостатки увидел переводчик в «более близком» варианте? Ответ на этот вопрос требует анализа факультативных изменений, которые, в отличие от обязательных, позволяют увидеть в межъязыковой коммуникации личность переводчика. Грамматически правильно, но вычурно выглядит сочетание «недостаточно важен» (буквальный перевод “not important enough”). В соответствии с нормами языка перевода требуется экспликация понятия «важен» (в каком смысле «важен»: недостаточно богат? Недостаточно влиятелен? Не ровня хозяевам дома?) “Damn it” – оценивается переводчиком как избыточное восклицание, характеризующееся коммуникативной неопределённостью: не ясно, какую именно эмоциональную нагрузку несёт данное восклицание и кто является его адресатом. “We shall never see him again” – рассматривается переводчиком как коммуникативно-неопределённое предложение (способное с равной вероятностью имплицировать как радость, так и сожаление), которое требует уточнения в тексте ПЯ. Характер переводческих преобразований позволяет утверждать, что текст ПЯ учитывает комбинаторику русского языка (ориентация на лексические солидарности), преобладающую тенденцию типологических соответствий (экспликацию в ПЯ имплицитных смыслов ИЯ), идиоматику ПЯ, а также стилистические доминанты первой главы и всего произведения (снисходительно-покровительственное отношение Майкла к Тому Феннелу). 4. Контекст ситуации (экстралингвистический контекст) Лингвистически не похожие друг на друга фразы могут быть признаны эквивалентными в том смысле, что соотносятся с одной и той же предметной ситуацией. Так, стол находок соответствует английскому lost and found, питание – board, “Осторожно, окрашено” – “Fragile. Handle with care” 10(Бреус, 1998). Исключительное значение ситуативному контексту придавали Малиновский и его ученик Фёрс (самые известные представители Лондонской школы), которые полагали, что любое высказывание наполняется смыслом не в рамках своей структуры, а лишь в отношении этой структуры к сумме ситуаций. Вот, например, как Малиновский изложил на английском языке похвальбу гребца каноэ: “We-run front-wood ourselves…we-turn we-see companion-ours he-runs rear-wood”11(Palmer, 1982: 35) Это высказывание, по мнению Малиновского, наполняется смыслом только в рамках ситуации, в которой референтом слова wood является весло. Другими словами, речь идёт о том, что одно каноэ обгоняет другое. Живые языки, в отличие от мёртвых, которые оторваны от ситуации, используются людьми при осуществлении какой-либо деятельности: земледелия, охоты, рыболовства и т. д. Однако, лингвисты склонны распространять метод исследования мёртвых языков на живые языки, рассматривая их так, как будто они – мёртвый код, не актуализирующийся в ситуации. Язык, исследуемый на материале книг, может быть иллюстрацией деривационных функций языка, а не исконных, поскольку язык изначально не был «отражением мысли», являлся скорее «инструментом действия». Знание языка, актуализированного в действии, заставляет нас отбрасывать в естественной коммуникации маловероятные сценарии развития действия в пользу наиболее правдоподобных и, следовательно, наиболее вероятных. По справедливому замечанию Лича, именно знания ситуации позволяют легко декодировать построения вроде заголовка в газете «Гардиан»: Men helping murder police 12(Leech, 1985: 153). Фраза We are the last to let you down имеет, разумеется, некое инвариантное значение: Уж мы-то не подведём, но в конкретном контексте даже такое примитивное построение может обнаруживать много приращений смысла, совокупность которых практически невозможно сохранить в переводе. Шутливый девиз укладчиков парашютов с авианосца «Энтерпрайз»: “We’re the last to let you down” (National Geographic, January 2002: 116) Игра слов построена на прямом (опускать, спускать) и переносном (подводить, разочаровывать) значении выражения let smb down, а также прямом (мы последние) и переносном значении (уж во всяком случае, не мы) выражения we’re the last. Можно предложить следующие варианты перевода, ни один из которых не в состоянии передать информацию без потерь: От нас зависит всё. Мы – твоя последняя надежда. Спустить или опустить – всё в наших руках. Если нас подведёшь, то себя не спасёшь. И на старуху бывает проруха, но ты, дружок, не падай духом! Верь в парашют, не робей! Дёрнешь кольцо – и окей! Твоя профессия – герой, твои друзья всегда с тобой! Ближе нас – только Бог, это главный твой урок. Не дрейфь и не грусти, приятель. Верь: поможет вам создатель! Когда с надеждой ты глядишь на парашют, ты вспоминаешь, что у нас – нелёгкий труд! Все варианты являются интерпретацией грозного импликационала, заложенного в девизе: укладка парашюта заслуживает уважения, потому что от неё зависит жизнь. Однако первый и второй варианты не передают шутливого оформления высказывания. Как ни далеки друг от друга остальные восемь вариантов по своему денотату, они разными средствами (ритмом, рифмой, параномасией, афористическим пародированием, гиперболой) воссоздают атмосферу нехитрого солдатского быта, в котором способность встречать опасность шуткой является знаком настоящего мужества. В шестом и десятом вариантах наблюдается конкретизация ролевых отношений, и с учётом их стилистической организации эти варианты можно признать наиболее адекватными. Диапазон вариантов перевода может быть очень широким в тех случаях, когда денотативная информация отступает на второй план, что происходит во всех регистрах массовой коммуникации: разговорном, беллетристическом и газетном стилях. 5. Интенциональный контекст «Интенциональности противостоит неинтенциональность» 13(Бондарко, 2002: 81). В рамках этого контекста решается принципиальный вопрос, сопровождающий любую коммуникацию, в которой язык является «инструментом действия»: имеет ли в виду говорящий то, что им сказано? В зависимости от решения этого вопроса, оформляется стратегия ответа. В принципе здесь возможны такие комбинации стимула и реакции: 1. Стимул: поверхностная структура является единственным выражением интенции. Реакция: адекватна стимулу. 2. Стимул: поверхностная структура не является выражением интенции; интенция генерируется глубинной структурой. Реакция: адекватна стимулу. 3. Стимул: поверхностная структура не является выражением интенции; интенция генерируется глубинной структурой. Реакция: не адекватна стимулу; коммуникант не замечает глубинной интенции. 4. Стимул: поверхностная структура является единственным выражением интенции. Реакция: не адекватна стимулу; коммуникант подозревает автора реплики-стимула в подвохе и приписывает ему несуществующую глубинную интенцию. Проиллюстрируем наши рассуждения примером, для чего обратимся к жанру анекдота по причине его краткости и обязательном наличии глубинной интенции. He was the only witness to the car accident. The cop asked his name.“John Smith,” he said. “Give me your real name,” ordered the cop. “Well,” said the witness, “Put me down as William Shakespeare”. “That’s better,” said the cop. “You can’t fool me with that Smith staff”. Комизм ситуации строится на том, что полицейский дважды неправильно истолковывает слова свидетеля. Настоящее имя свидетеля он принимает за попытку уклониться от хлопот полицейского расследования (Джон Смит – столь же популярное имя в Англии, как Иван Петров у нас). С позиций лингвистики это означает, что полицейский усматривает в сообщении несуществующую глубинную интенцию и требует назвать “настоящее” имя. Согласие свидетеля является притворным. Называя имя великого английского драматурга, он в действительности смеётся над “проницательностью” блюстителя порядка (вероятность такого совпадения ничтожно мала по сравнению с непритязательным “Джон Смит”). Глубинная интенция такого рода называется иронией. В последней реплике глубинная интенция отсутствует, полицейский действительно убеждён, что добился правдивой информации. На самом деле его реплика демонстрирует невосприимчивость к интенциональной информации, скрытой в глубинной структуре. В стилистике такие случаи относят к драматической иронии. Несколько иное понимание рассматриваемого случая находится в работе Н. Н. Салиховой, из которой приведён данный пример 14(Салихова, 1976), однако, несмотря на расхождение в деталях, лингвисты продолжают демонстрировать интерес к иронии, как к механизму, актуализирующему отношения контраста между поверхностным и глубинным уровнями коммуникации 15(Походня, 1989). Причём со всей определённостью обозначилось отношение к такого рода дисгармонии между участниками коммуникативного акта как норма обмена информацией между людьми, а не отклонение от неё 16(Ленерт, 1988). В отличие от ситуативного контекста, интенциональный является не столько конструктом ситуации, сколько конструктом специфической точки зрения коммуникантов на эту ситуацию: “ pragmatic force is not so much a function of the situation itself objectively considered, as of the way participants construe the situation” 17(Leech, 1985: 299). 6. Контекст вероятностного прогнозирования Характер опережающего отражения заставляет реципиента сообщения «забегать» наперёд, пытаясь предвидеть появление каждого следующего сегмента информации. Первый сегмент характеризуется минимальной предсказуемостью, последний – максимальной. Принцип конечной позиции отражает как фонологические свойства сегментации информации, так и синтактико-семантические 18(Leech, 1985). В устном переводе вероятностному прогнозированию отводится видное место в связи с очевидными причинами: неумение предвидеть или замедленный процесс вероятностного прогнозирования исключают эффективную межъязыковую коммуникацию. Особенности вероятностного прогнозирования широко используются в литературе, рекламе, газетных заголовках с целью стимуляции интереса (ретардация и эффект обманутого ожидания). Проиллюстрируем примерами такие случаи. Bite by bite, the bay has shrunk to feed Japan’s hunger for its rarest commodity: space. (National Geographic, October 2002: 40 – выделено нами). I vsited many wild areas, some of them protected, a few of them highly endangered, and almost all of them unvisited except for the occasional lost cow, a passing Melanisian hunter with rifle or slingshot, or, as photographer Peter Essick discovered on the mossy summit of Mount Mou, a shivering, half-naked French model submitting to a fashion shoot. (National Geographic, May 2000: 40 – выделено нами) “Thank you,” Ryan handed her the receptacle and she disappeared out the door. It had barely swung shut when she was back again. This time she stuck a thermometer in his mouth and grabbed his wrist to take his pulse. The thermometer was one of the new electronic sort, and both tasks were completed in fifteen seconds. Ryan asked for the score, but got a smile instead of an answer. The smile remained fixed as she made the entries on his chart. When his task was fulfilled, she made a minor adjustment in the covers, beaming at Ryan. Little Miss Efficiency, Ryan told himself. This girl is going to be a real pain in the ass. (Tom Clancy. Patriot Games. – выделено нами) Выводы Приведённые примеры позволяют наблюдать основные трудности, с которыми сталкивается переводчик по линии вероятностного прогнозирования: 1. Последний сегмент сообщения приобретает особую роль, если он является одновременно носителем когнитивной информации. 2. Когнитивная информация выполняет свою функцию наиболее эффективно тогда, когда содержит непредсказуемый элемент. 3. Обманутое ожидание актуализируется идентификацией отношений контраста между поверхностным и глубинным уровнями. 4. В такой актуализации формально-лингвистические факторы играют незначительную роль. В последнее время отмечается рост интереса к вероятностному прогнозированию, которое начинает рассматриваться как неотъемлемая часть профессиональной подготовки переводчика 19(Алексеева, 2001). Цитаты по теме 1) «… any linguistic description, claiming the utmost adequacy, has to be a stylistic description» 20(Skrebnev, 2000: 34). 2) «… в рамках конкретного коммуникативного акта речевой контекст, т. е. условия, в которых происходит общение (context), задан и не зависит от его участников (т. е. если они не меняют его на ходу), напротив, языковой контекст (co-text – Lipka) создаётся отправителем сообщения» 21(ФЧ – 3, Архипов, 2002:42). 3) «При переводе единиц текста со стёртой или фиксированной семасиологической связью контекст оказывается ненужным, так как денотат либо невозможно восстановить, либо он не изменяется в зависимости от контекста» 22(Миньяр-Белоручев, 1980: 101). 4) «Информационный запас по своей сути близок к таким понятиям, как ситуация и контекст. Но если ситуация и контекст существуют независимо от коммуниканта, то информационный запас неотделим от коммуниканта и может определяться в связи с конкретным коммуникантом. И понятия «ситуация», «контекст» и «информационный запас» отождествлять нельзя. …Информационным запасом мы называем объём информации, ассоциируемый коммуникантами с некоторым языковым знаком или обозначенным им объектом действительности (денотатом)» 23(Миньяр-Белоручев, 1980: 50). 5) «Включение знака в речь обусловливается не столько знанием его содержания, сколько знанием способов его употребления» 24(Миньяр-Белоручев, 1980: 54). 6) «The interpretation of a word is guided by its collocational environment no matter how many meanings it has in the dictionary»25 (Izwaini, 2002: 141?) 7) «Many translators say you should never translate words, you translate sentences or ideas or messages. I think they are deceiving themselves. The SL text consists of words, that is all that is there, on the page. Finally all you have is words to translate, and you have to account for each of them somewhere in your TL text, sometimes by deliberately not translating them (e. g. sometimes words like schon and deja), or by compensating for them, because if translated cold you inevitably over-translate them, e. g., Ich bin schon lange fertig – ‘I have been ready for ages’; 1000 francs, c’est deja mal – ‘1000 francs, that’s not bad at all’» 26(Newmark, 2003: 193). 8) «… the word is more or less context-free and I do think that far more words are more or less context-free than most people imagine» 27 (Newmark, 2003: 34). 9) «I believe literal translation to be the basic translation procedure, both in communicative and semantic translation, in that translation starts from there» 28(Newmark, 2003: 70). 10) «…по моему твёрдому убеждению, полностью адекватный перевод художественного или публицистического текста может сделать только носитель языка перевода, используя метод интерпретации. Мы же, переводчики, для которых язык перевода не родной, можем только правильно «подставлять кусочки иностранного текста» и только изредка позволять себе интерпретацию, которая делает перевод по-настоящему адекватным» 29(Мирам, 2001: 83). 11) «... an excessive emphasis on’text’ and ‘context’ runs the risk of obscuring the fact that although ‘a text is a semantic unit, not a grammatical one ... meanings are realized through wordings; and without a theory of wordings ... there is no way of making explicit one’s interpretation of the meaning of a text» 30(Halliday, 1985: XVII) – (from Baker, 2004: 6). | |
| Просмотров: 4770 | Загрузок: 0 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
