Меню сайта
Категории раздела
Мини-чат
English at Work
| Главная » Файлы » Единицы перевода и трансформации » перевод модальных отношений |
Авторитетность текста
| 23.06.2011, 18:20 | |
| Авторитетность текста Авторитетность текста связывают с авторитетом его создателя и с авторитетом самого текста. Так, имена великих поэтов, писателей, учёных и философов придают авторитетную модальность их трудам, которые в силу этого обстоятельства широко цитируются (авторитетность источника). Библию, Коран, Уголовный кодекс, Конституцию, Декларацию прав человека тоже называют в качестве примеров авторитетных текстов, хотя их авторство либо божественно, либо не имеет значения (авторитетность сообщения). Глубокая работа В. Б. Кашкина «Авторитетность как коммуникативная категория» начинается яркой цитатой из Экклезиаста: Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: «что ты делаешь?» Экклезиаст 8: 4 [Кашкин, 2008: 7]. В зависимости от специфики текста меняются маркеры авторитетности. Прямые маркеры авторитетности источника: 1) политический текст: статусные маркеры (имена и титулы); 2) научный текст: учёные степени и звания; 3) деловой текст: визитные карточки и др.; 4) торговый текст: брэнды и др. Косвенные маркеры авторитетности источника: 1) политический текст: цитирование лидеров общественного мнения; 2) научный текст: ссылка на авторитет классиков и др.; 3) деловой текст: ссылка на известных партнёров по бизнесу; 4) торговый текст: ссылка на поставщиков, изготовителей и др. Прямые маркеры авторитетности сообщения: 1) политический текст: «авторитетные» тексты с «забытым автором»; 2) научный текст: словари, энциклопедии и др.; 3) деловой текст: документальная культура; 4) торговый текст: сертификат и др. [Кашкин, 2008: 7]. Авторитетную модальность следует понимать как содержательную величину, которая устанавливает между отправителем и получателем сообщения отношения подчинения: получатель находится в отношениях коммуникативного подчинения у отправителя. Это не значит, что получатель должен любить отправителя. Так, уголовник не любит Уголовный кодекс, но вынужден его чтить. Следует отметить, что статус отправителя сообщения может обозначаться невербальными формами: одеждой, маркой автомобиля, рестораном, в котором вы обедаете, большим или меньшим престижем пляжа, на котором вы загораете, книгой, которую вы читаете, музыкой, которую вы предпочитаете и массой других вещей. Однако, язык, на котором составлено сообщение, занимает приоритетную позицию в идентификации его авторитетности: как сам выбор языка (более или менее инвестиционно- привлекательного [Палажченко, 2004]), так и культура владения данным языком. Есть важная причина, по которой только ничтожная часть жителей туманного Альбиона говорит на королевском английском (RP – received pronuciation). На самом деле число людей, владеющих RP больше, но они сознательно не используют RP, потому что хотят быть коммуникативно-привлекательными и не унижать статус собеседника имплицитным указанием на то, что их дети учатся в Итоне, что они пьют выдержанные вина, а не пиво, ходят в оперу, а не на рок-концерты и т. д. [Crystal, 1999]. В истории перевода регулярно наблюдаются случаи, когда переводческие решения воспринимаются, как неуважение к авторитетности текста. История перевода Библии – классический пример борьбы заказчика перевода (the commissioner of translation) с переводчиками. В этой борьбе вольнодумцам, отклоняющимся от буквального перевода (подстрочника), грозило суровое наказание. Святому Иерониму и Мартину Лютеру удалось его избежать. Уильям Тиндейл был сожжён на костре (и не один он). В наше время не принято переводчиков отправлять на костёр (или, скажем, варить их в котле, как происходит в советском фильме «Иван Васильевич меняет профессию»), но конфликты из-за перевода авторитетного текста – обычное дело. Так, совсем недавно был конфликт из-за перевода мирного плана Медведева-Саркози. Как сообщает lenta.ru (07.09.2008 01:50), министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер признал, что разногласия по поводу выполнения плана мирного урегулирования конфликта в Южной Осетии возникли из-за перевода документа. В русском тексте говорится о безопасности "для Южной Осетии и Абхазии", в то время как во французской версии речь идет о безопасности "в" этих республиках. Разногласия возникли, разумеется, не из-за грамматического оформления, а из-за модальных импликаций. Статус сообщения в англоязычной прессе определяется эпитетами «качественная пресса» (quality press) и «бульварная пресса» (gutter press). Главными темами последней являются секс и преступления. Качественную прессу отличает «объективность». Журналисты качественной прессы пользуются высоким общественным статусом. Поэтому вполне закономерно, что в качестве примера метонимии, имплицирующей положительно-оценочные коннотации, Лакофф и Джонсон предлагают следующее высказывание: The Times hasn’t arrived at the press conference (= the reporter from the Times) [Lakoff, 2003: 35]. Абсолютной «объективности» в мире языка быть не может, в том числе и в статьях качественной прессы [Hartley, 1995]. Модальность авторитетного текста способна аккумулировать противоположные оценочные коннотации. Так, узуальной коннотацией аллюзии Russian в англоязычном дискурсе является отрицательно-оценочная [Овсянников, 2008]. Особая роль в организации отрицательно-оценочных коннотаций принадлежит символу «медведь» (образ России). Группа Ирины Телегиной обнародовала в Интернете интереснейшие результаты, позволяющие пролить свет на модальность данного символа в англоязычных средствах массовой информации (исследовались только качественные издания). Так, рейтинг русофобии американской газеты «Newsday» опережает британскую «The Financial Times» на 9 очков [Телегина, 2008]. Иногда формализация этой модальности вызывает ассоциации с феноменом слона в посудной лавке. В примере ниже обошлись без пресловутого медведя, но использовали другой зооморфизм, в котором просматривается животная ненависть к русскому народу: «Russian citizens are content to be led like sheep. As long as there's a bit more fodder in the trough than there was yesterday, Russians won't protest against being herded around: Their primary characteristic over the centuries has been the determination to avoid responsibility» (выделено здесь и в дальнейшем мной – В. О.) (New York Post, March 4, 2008). В качественном переводе развёрнутая метафора сохранена: «Граждане России согласны на то, что их гонят как баранов. Пока в кормушке каждый день прибавляется немного сена, русские не станут выступать против своих пастухов. Их главным качеством на протяжении столетий было стремление избегать ответственности. Для нас это непостижимо, но большинство россиян хочет, чтобы выбор за них делал добрый, но строгий царь». Ральф Питерс (автор рассматриваемой статьи в «качественном» издании), не сумел выдавить из себя по отношению к России хоть каплю пресловутой политкорректности, но имеет много собратьев по ремеслу, которые обозначают отрицательно-оценочную модальность несравненно более элегантно. Стиль статьи Питерса настолько кричит о своих пристрастиях, что такая контекстуальная организация стереотипов (модальность англоязычного дискурса) делает их чересчур назойливыми и, следовательно, менее опасными. Стереотипы имеют больше шансов манипулировать общественным сознанием, если подаются в «объективной» обёртке. Так, в статье The Return of the Bear (Newsweek, Feb. 28, 2008) медведь изображается менее отвратительным. Автор позволяет себе даже попенять коллегам за недостаток такта к России: In the West, we have a bad habit of trying to write Russians' history for them. Называются достижения Путина: …three things happened. First, the country has got its self-respect back. Second, the economy has turned around: GDP has grown, wages have increased and poverty is down. Third, Russians have a sense of hope again, a restored sense of optimism about the future. Признаются личные достоинства Путина: he's one of the smartest people I've ever met… His iron will and Swiss-watch mind has allowed him to restore respect for the presidency. Однако, всё это – только респектабельная маска, скрывающая всё те же стереотипы, напичканные отрицательно-оценочными эпитетами, метафорами и гиперболами: a fatal blow to Russian federalism…, turning this lower house of Parliament into a rubber stamp for Kremlin decisions…, Elections are a farce…, The tragedy of the Putin era is that none of these autocratic reforms was needed to sustain economic growth, political stability or the president's popularity. Вместе с тем, модальные ориентиры англоязычного дискурса, оказывается, не помешали триумфальному шествию русской литературы в англоязычной культуре [May, 1994]. Это говорит о той колоссальной роли, которую играет перевод в сфере формирования модальности получателя сообщения. Завоевание англоязычного пространства русской литературой произошло на фоне отрицательных стереотипов, вколачиваемых в общественное сознание средствами массовой информации. Перевод – инструмент этого завоевания, но без оригинальных творений русских писателей и поэтов (авторитетность сообщения), модальность которых оказалась столь значимой для человечества, завоевания бы не произошло. Авторитетность отправителя сообщения может быть столь значимой для получателя, что оценка, вложенная в это сообщение, может расходиться со здравым смыслом. В 43-й главе «Оливера Твиста» описывается, как под влиянием старого еврея Феджина, который является наставникм карманников, отчаяние мальчугана (одного из подопечных Феджина) в связи с арестом полицией его друга по кличке Ловкий Плут сменяется другими эмоциями: 'He shall have all he wants,' continued the Jew. 'He shall be kept in the Stone Jug, Charley, like a gentleman. Like a gentleman! With his beer every day, and money in his pocket to pitch and toss with, if he can't spend it.' 'No, shall he though?' cried Charley Bates. 'Ay, that he shall,' replied Fagin, 'and we'll have a big-wig, Charley: one that's got the greatest gift of the gab: to carry on his defence; and he shall make a speech for himself too, if he likes; and we'll read it all in the papers - "Artful Dodger - shrieks of laughter - here the court was convulsed" - eh, Charley, eh?' 'Ha! ha!' laughed Master Bates, 'what a lark that would be, wouldn't it, Fagin? I say, how the Artful would bother 'em wouldn't he?' 'Would!' cried Fagin. 'He shall - he will!' 'Ah, to be sure, so he will,' repeated Charley, rubbing his hands. 'I think I see him now,' cried the Jew, bending his eyes upon his pupil. 'So do I,' cried Charley Bates. 'Ha! ha! ha! so do I. I see it all afore me, upon my soul I do, Fagin. What a game! What a regular game! All the big-wigs trying to look solemn, and Jack Dawkins addressing of 'em as intimate and comfortable as if he was the judge's own son making a speech arter dinner - ha! ha! ha!' In fact, Mr. Fagin had so well humoured his young friend's eccentric disposition, that Master Bates, who had at first been disposed to consider the imprisoned Dodger rather in the light of a victim, now looked upon him as the chief actor in a scene of most uncommon and exquisite humour, and felt quite impatient for the arrival of the time when his old companion should have so favourable an opportunity of displaying his abilities. (Ch. Dickens. The Adventures of Oliver Twist) Модальность источника, как уже говорилось выше, может маскироваться. Ниже предлагается взглянуть на немецкий оригинал и два перевода (русский и английский), в которых отчётливо просматривается желание переводчиков сохранить формальную близость к оригиналу (такая стратегия осуществляется в переводах авторитетных текстов): НИТ: Zum ersten Male in meinem Leben wurde ich, als damals noch kaum Elfjähriger, in Opposition gedrängt. So hart und entschlossen auch der Vater sein mochte in der Durchsetzung einmal ins Auge gefaßter Pläne und Absichten, so verbohrt und widerspenstig war aber sein Junge in der Ablehnung eines ihm nicht oder nur wenig zusagenden Gedankens. Ich wollte nicht Beamter werden. Weder Zureden noch „ernste" Vorstellungen vermochten an diesem Widerstande etwas zu ändern. Ich wollte nicht Beamter werden, nein und nochmals nein. Alle Versuche, mir durch Schilderungen aus des Vaters eigenem Leben Liebe oder Lust zu diesem Berufe erwecken zu wollen, schlugen in das Gegenteil um. Mir wurde gähnend übel bei dem Gedanken, als unfreier Mann einst in einem Bureau sitzen zu dürfen, nicht Herr sein zu können der eigenen Zeit, sondern in auszufüllende Formulare den Inhalt eines ganzen Leben zwängen zu müssen. РПТ: В первый раз в моей жизни (мне было тогда всего 11 лет) я оказался в роли оппозиционера. Чем более сурово и решительно отец настаивал на своем плане, тем более упрямо и упорно сын его настаивал на другом. Я не хотел стать государственным чиновником. Ни увещания, ни «серьезные» представления моего отца не могли сломить сопротивления. Я не хочу быть чиновником. Нет и нет! Все попытки отца внушить мне симпатии к этой профессии рассказами о собственном прошлом достигали совершенно противоположных результатов. Я начинал зевать, мне становилось противно при одной мысли о том, что я превращусь в несвободного человека, вечно сидящего в канцелярии, не располагающего своим собственным временем и занимающегося только заполнением формуляров. (Автор перевода неизвестен) АПТ: Then barely eleven years old, I was forced into opposition for the first time in my life. Hard and determined as my father might be in putting through plans and purposes once conceived, his son was just as persistent and recalcitrant in rejecting an idea which appealed to him not at all, or in any case very little. I did not want to become a civil servant. Neither persuasion nor 'serious' arguments made any impression on my resistance. I did not want to be a civil servant: no, and again no. All attempts on my father's part to inspire me with love or pleasure in this profession by stories from his own life accomplished the exact opposite. I yawned and grew sick to my stomach at the thought of sitting in an office, deprived of my liberty; ceasing to be master of my own time and being compelled to force the content of a whole life into blanks that had to be filled out. (Translated by Ralph Manheim) Разговорно-непринуждённый стиль оригинала без всяких многоморфемных существительных, вставных определений и других изысков, столь дорогих немецкому сердцу, но раздражающих носителей других языков, подкупающе искренен и прост, но за трогательной зарисовкой отношений властного отца и строптивого сына скрывается самая страшная книга 20-го века - «Mein Kampf», автор которой – Гитлер – совершенно искренне повествует о своих человеконенавистнических планах. В литературном плане книга слаба и говорит о провинциализме и недостаточной культуре автора. Но Гитлер ясно отдавал себе отчёт в том, что мир завоёвывают не великие писатели, а великие ораторы. Об этом он в афористической форме заявил в предисловии к своей книге и в дальнейшем сумел воплотить свою идею в жизнь, внедрив свою людоедскую модальность в общественное сознание немцев. Факт потрясающего зомбирования целой нации до сих пор занимает умы учёных. По словам замечательной американской исследовательницы, деконструкционалисты сформулировали важную мысль: Neither the original author nor any subsequent reader holds the key to "the” meaning of anything. Anyone who claims that power can do so only through the illegitimate exercise of political superiority or brute force [Lakoff, 2001: 12, подчёркнуто мной – В. О.]. Инкорпорировать свою модальность в реципиента можно разными способами: приставить к его виску пистолет, например (в ситуации уличного грабежа требование грабителя расстаться с кошельком является очень авторитетным). Можно внушить отношения подчинения, сняв ремень (в ситуации беседы отца с провинившимся сыном). Можно разразиться гневной тирадой и сбежать от достойного ответа (который может дезавуировать инвективу), громко хлопнув дверью (как поступает один мой знакомый профессор). Тактика внушения своей модальности может быть разной. Мне приходилось писать об этом на примере академического дискурса, в пределах которого человек, увенчанный научными лаврами, может использовать именно эти лавры, а не научные аргументы, чтобы навязать свою позицию [Овсянников, 2010]. Ситуация «я – начальник, ты - дурак» в коррумпированных странах с несформировавшимся гражданским обществом проникает в самые разные сферы коммуникации и губительным образом воздействует на экономику, науку, здравоохранение, образование и культуру. Относительность авторитетного статуса проявляется в том, что в определённой сфере отправитель сообщения, обладающий меньшей властью, чем другой отправитель, будет более авторитетным, чем последний. Так, например, президент страны имеет большую власть, чем учитель школы, но для ученика модальность сообщения учителя имеет более ощутимые формы (какая-нибудь запись в дневнике может повлечь неприятности дома). Поэтому ученик склонен больше прислушиваться к словам учителя, чем к выступлениям президента. Интенции, заложенные в словах, делают язык очень своенравным инструментом коммуникации. Поэтому принято говорить о разных уровнях владения языком. Сложный характер модальных смыслов, заложенных в сообщении, обусловлен следующими причинами: 1) большей или меньшей способностью и готовностью реципиента к акту декодирования полученного сообщения, что предполагает достаточный уровень языковой компетенции и желание понять адресанта; 2) большим или меньшим соответствием смысла сообщения «нормальной» картине мира; 3) большей или меньшей склонностью адресанта к языковой игре. Последнее заслуживает особого внимания, потому что игра является универсальным отличием языков, диалектов и пиджинов, использующихся в мире людей, от сигнальных систем животных [Crystal, 1998]. Языковая игра является естественным продолжением игр, в которые, сознательно или бессознательно, играет каждый из нас [Берн, 1992]. В этом состоит одна из главных причин возникновения отношений непроницаемости между языками: «The choice of a suitable equivalent will always depend not only on the linguistic system or systems being handled by the translator, but also on the way both the writer of the source text and the producer of the target text, i. e. the translator, choose to manipulate the linguistic systems in question» [Baker, 1992: 17 – 18, выделено мной – В. О.]. Следует подчеркнуть, что не только в сказках, а и в жизни есть «игроки», которые пользуются языком примерно так же, как знаменитый персонаж Льюиса Кэррола: 'But "glory" doesn't mean "a nice knock-down argument",' Alice objected. 'When I use a word,' Humpty Dumpty said, in rather a scornful tone, 'it means just what I choose it to mean — neither more nor less.' 'The question is,' said Alice, 'whether you can make words mean so many different things.' 'The question is,' said Humpty Dumpty, 'which is to be master — that's all.' (Lewis Carrol. Through the Looking-Glass, подчёркнуто мной – В. О.) Выводы 1. Авторитетные тексты оказывают огромное влияние на формирование общественного сознания. Если использовать зооморфизм Ральфа Питерса, в какой-то мере все мы являемся овцами, которые повинуются пастуху: одни в большей степени, другие – в меньшей. 2. Авторитетность отправителя сообщения может быть столь значимой для получателя, что оценка, вложенная в это сообщение, может противоречить здравому смыслу, но восприниматься получателем как разумная (феномен гипнотического действия или зомбирования). 3. Авторитетность самого текста может разрушать культурные стереотипы: таков неоспоримый факт триумфального шествия русской литературы в англоязычном дискурсе. 4. В переводах авторитетных текстов отчётливо просматривается желание переводчиков сохранить формальную близость к оригиналу. Тем не менее, явление «прекрасных неверных» (les belles infidèles) принято демонстрировать именно на переводе авторитетных текстов. 5. Ошибочно считать, что модальность сообщения организуется только его отправителем (источником). Большая или меньшая готовность и желание реципиента к восприятию сообщения является неотъемлемой частью модальности сообщения. Реципиент тоже причастен к формированию авторитетности текста, что, к сожалению, осознаётся далеко не всеми исследователями авторитетности. | |
| Просмотров: 1523 | Загрузок: 0 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
