Все спали, а кто уехал  домой  на  воскресенье,  и  в  коридоре  было

очень-очень тихо и уныло. У дверей комнаты Леги и Гофмана валялась  пустая

коробка из-под зубной пасты "Колинос",  и по дороге на лестницу  я  ее все

время подкидывал носком, на мне были домашние туфли  на  меху.  Сначала  я

подумал, не пойти ли мне вниз, дай, думаю, посмотрю, как там  мой  старик,

Мэл Броссар. Но вдруг передумал. Вдруг  я  решил,  что  мне  делать:  надо

выкатываться из Пэнси сию же минуту. Не  ждать  никакой  среды  -  и  все.

Ужасно мне не хотелось тут торчать. Очень уж стало грустно и одиноко. И  я

решил сделать вот что - снять номер в каком-нибудь  отеле  в  Нью-Йорке, в

недорогом, конечно, и спокойно пожить там до среды. А  в  среду  вернуться

домой: к среде я  отдохну  как  следует  и  настроение  будет  хорошее.  Я

рассчитал, что мои родители получат письмо от старика Термера насчет того,

что меня вытурили, не раньше вторника или среды. Не хотелось  возвращаться

домой, пока они  не  получат  письмо  и  не  переварят  его.  Не  хотелось

смотреть, как они будут читать все это в первый раз. Моя мама сразу впадет

в истерику. Потом, когда она переварит, тогда уже ничего. А мне надо  было

отдохнуть. Нервы у меня стали ни к черту. Честное слово, ни к черту.

     Словом, так я и решил. Вернулся к себе в комнату, включил свет,  стал

укладываться. У меня уже почти все было уложено. А этот Стрэдлейтер  и  не

проснулся. Я закурил, оделся, потом сложил оба свои  чемодана.  Минуты  за

две все сложил. Я очень быстро укладываюсь.

     Одно меня немножко расстроило, когда я укладывался. Пришлось  уложить

новые  коньки,  которые  мама  прислала  мне  чуть  ли  не   накануне.   Я

расстроился,  потому  что  представил  себе,  как  мама пошла в спортивный

магазин,  стала задавать продавцу миллион чудацких вопросов  -  а тут меня

опять вытурили из школы! Как-то грустно стало. И коньки она купила не те -

мне нужны были беговые, а она купила хоккейные, - но  все равно мне  стало

грустно. И всегда так выходит - мне дарят подарки,  а меня от этого только

тоска берет.

     Я все уложил, пересчитал деньги. Не помню, сколько у меня  оказалось,

но в общем порядочно. Бабушка как  раз  прислала  мне  на  прошлой  неделе

перевод. Есть у меня бабушка, она денег не жалеет. У нее, правда,  не  все

дома - ей лет сто, и она посылает мне деньги на день рождения раза  четыре

в год. Но хоть денег у меня было порядочно, я все-таки решил,  что  лишний

доллар не помешает. Пошел в конец  коридора,  разбудил  Фредерика  Удрофа,

того самого, которому я одолжил свою машинку. Я его  спросил,  сколько  он

мне даст за нее. Он был из богатых. Он говорит - не знаю.  Говорит  - я не

собирался  ее  покупать.  Но  все-таки  купил.  Стоила  она  что-то  около

девяноста долларов, а он ее купил за двадцать. Да еще злился,  что  я  его

разбудил.

http://lib.ru/SELINGER/sel_1.txt

Everybody was asleep or out or home for the week end, and it was very, very quiet and depressing in the corridor. There was this empty box of "Kolynos” toothpaste outside Leahy and Hoffman's door, and while I walked down towards the stairs, I kept giving it a boot with this sheep-lined slipper I had on. What I thought I'd do, I thought I might go down and see what old Mal Brossard was doing. But all of a sudden, I changed my mind. All of a sudden, I decided what I'd really do, I'd get the hell out of Pencey-right that same night and all. I mean not wait till Wednesday or anything. I just didn't want to hang around any more. It made me too sad and lonesome. So what I decided to do, I decided I'd take a room in a hotel in New York-some very inexpensive hotel and all-and just take it easy till Wednesday. Then, on Wednesday, I'd go home all rested up and feeling swell. I figured my parents probably wouldn't get old Thurmer's letter saying I'd been given the ax till maybe Tuesday or Wednesday. I didn't want to go home or anything till they got it and thoroughly digested it and all. I didn't want to be around when they first got it. My mother gets very hysterical. She's not too bad after she gets something thoroughly digested, though. Besides, I sort of needed a little vacation. My nerves were shot. They really were. Anyway, that's what I decided I'd do. So I went back to the room and turned on the light, to start packing and all. I already had quite a few things packed. Old Stradlater didn't even wake up. I lit a cigarette and got all dressed and then I packed these two Gladstones I have. It only took me about two minutes. I'm a very rapid packer. One thing about packing depressed me a little. I had to pack these brand-new ice skates my mother had practically just sent me a couple of days before. That depressed me. I could see my mother going in Spaulding's and asking the salesman a million dopy questions-and here I was getting the ax again. It made me feel pretty sad. She bought me the wrong kind of skates-I wanted racing skates and she bought hockey-but it made me sad anyway. Almost every time somebody gives me a present, it ends up making me sad. After I got all packed, I sort of counted my dough. I don't remember exactly how much I had, but I was pretty loaded. My grandmother'd just sent me a wad about a week before. I have this grandmother that's quite lavish with her dough. She doesn't have all her marbles any more-she's old as hell-and she keeps sending me money for my birthday about four times a year. Anyway, even though I was pretty loaded, I figured I could always use a few extra bucks. You never know. So what I did was, I went down the hail and woke up Frederick Woodruff, this guy I'd lent my typewriter to. I asked him how much he'd give me for it. He was a pretty wealthy guy. He said he didn't know. He said he didn't much want to buy it. Finally he bought it, though. It cost about ninety bucks, and all he bought it for was twenty. He was sore because I'd woke him up.

http://torrents.ru/forum/viewtopic.php?t=2191546